– Да так, ничего…
– Ну вот и хорошо, что «ничего». Пойдем чай пить. Мы все в это время собираемся на утренний чай, что-то вроде летучки. Пойдем?
– Я не хочу. Спасибо.
– Да ладно, пойдем! Надо же тебе со всеми познакомиться! Вообще, у нас коллектив ничего себе, терпимый. Не бойся, не укусят.
– Ну хорошо…
Знакомство с коллективом прошло сносно, если не считать того, что ни одного имени она толком не запомнила. Все, с кем ее знакомила Лариса, если следовать жанру прочитанных ею характеристик, были не злы, не раздражительны, не упрямы, не ворчливы, не гневливы. Наоборот, милы, улыбчивы и благожелательны. И чайный стол был хорошо накрыт – с вареньем, с пирогами, со всякими печенюшками домашнего изготовления. Почти семейная обстановка в общем.
Придя после чайной церемонии к себе в кабинет, она уже обстоятельно пошуровала в шкафу с документами. И нашла то, что искала – кучу тоненьких методичек. Обрадовалась, начала листать торопливо одну за другой. Чем больше листала, тем большая приходила уверенность – разберется. Лариса права, не боги горшки обжигают. Не так уж и страшны все эти «адаптационные потенциалы» и «психоэмоциональные статусы». Всего лишь показатели интеграционных характеристик. Очень даже интересно, между прочим…
Увлекшись, она и сама не заметила, как истек положенным временем первый рабочий день. Да она и не заметила бы, если б Милка ей на мобильный не позвонила и не поинтересовалась – жива ли она вообще и когда домой собирается. Глянув на часы, Катя ахнула – десять минут седьмого…
Выбрав несколько методичек, она торопливо сунула их в сумку с благим намерением полистать еще и дома, дошла до двери, открыла ее и нос к носу столкнулась с худеньким, коротко стриженным подростком. И отступила на шаг, глядя на него в ожидании.
– Ой, а я к вам… – нерешительно произнес парень, топчась на пороге. – А вы что, уже уходите, да?
– Вообще-то да… У меня рабочий день закончился… – виновато улыбнулась она ему, но, тут же спохватившись, быстро поправилась: – Но если у тебя что-то срочное…
– Да нет… В принципе, можно и завтра… Я просто спросить хотел. Вернее, попросить…
– Давай, заходи, – решительно направилась она обратно к столу. – Садись, излагай свою просьбу. Тебя как зовут?
– Ваня Потапенко. А вы – Екатерина Валентиновна, наш новый психолог, да?
– Да. Все правильно.
– Екатерина Валентиновна, вы это… Вы не думайте, я взрослый нормальный пацан, я в полном адеквате и давно уже сам за себя отвечаю! Вы это… Вы помогите мне, пожалуйста! – садясь на стул и сильно ссутулившись, проговорил мальчишка со странным отчаянием в голосе и так жалобно дернул кадыком на худенькой цыплячьей шейке, что ей тут же захотелось протянуть руку и погладить его по коротко стриженной голове.
– Погоди, Ваня, не волнуйся так. Что у тебя случилось?
– Да у меня-то как раз ничего не случилось! У меня все нормально! Зачем меня сюда привезли? Кому какое дело, что я один жил? Ну, бросила меня мать, уехала, ну и… с ней! – проговорил он на одном хриплом дыхании, даже не заметив, как вылетело и затрепыхалось в приличном пространстве кабинета короткое матерное, совсем неприличное словцо. – Мне уже скоро пятнадцать будет, я реальный пацан, а меня сюда зачем-то запихнули! В детдом! В гробу я видал ваш детдом!
– Вань… Но ты же несовершеннолетний еще, сам понимаешь. Я охотно верю, что ты взрослый и реальный, но… По-другому, наверное, никак нельзя.
– Да отчего нельзя-то? Жил себе и жил дома, и ничего!
– А… Мама давно уехала? Ну, то есть… Ты долго один жил?
– Да полгода где-то. Ничего, не помер.
– А на что ты жил?
– Да так… Иногда соседи подкармливали, потом – я бутылки собирал… У нас напротив дома парк, там бутылок с утра – завались!
– А в школу ты ходил?
– Ну, так… Не каждый день, конечно… Ой, да при чем тут школа вообще? Я ж не про школу… Вы это… Вы лучше на меня характеристику хорошую напишите.
– Какую… хорошую?
– Ну, что я один могу жить! Что я самостоятельный! Что я все сам умею. И приготовить, и постирать, и полы помыть. Вы так напишите, чтобы они меня отсюда обратно домой отправили. И не приставали больше!
– Боюсь, не поможет тебе характеристика, Вань… А чем тебе здесь плохо? Нет, это замечательно, конечно, что ты такой самостоятельный, но знаешь, здесь все эти навыки тоже могут пригодиться.
– Ой, да как вы все не поймете-то… Не могу, не могу я здесь! – нервно постучал он тыльной стороной ладоней об стол. – И жить не могу, и жрачку эту вашу есть не могу!
– Почему? По-моему, нормально здесь кормят… Я сегодня обедала, мне понравилось…
– Да не привык я так! Суп, котлеты… Сидишь, как дурак, за столом, в пустоту зыришь… Чего я, шибко культурный, что ли?
– А как ты привык? Что ты дома ел?
– А я, знаете, макароны люблю, длинные такие. Наварю их полную кастрюлю, выложу на тарелку, потом туда полбанки майонеза ЕЖК жахну – и к телику, футбол зырить. Налопаюсь – красота!
– Не поняла… Какого майонеза… жахнешь?
– Да ЕЖК! Егорьевский жировой комбинат то есть.
– А другой майонез что, хуже?
– Не, не хуже – дороже. А ЕЖК – он дешевый и вкусный.
– И что, ты этим только и питался?
– Так вкусно же! А самое главное – никто над головой не трындит, чего мне надо, чего не надо. А здесь я сижу за столом, ем эту вашу еду и думаю – как макаронов с майонезом ЕЖК хочу… И чтоб у телика…
– Хм… Ну хочешь, я завтра попрошу на кухне…
– Да не надо! Я ж говорю – вообще не хочу тут жить! Я домой хочу! Дайте характеристику, а? Иначе сбегу…
– Ладно, Вань… Давай этот разговор до завтра отложим. Хорошо? Посидим с тобой завтра, поговорим, подумаем, как нам быть. Идет?
– Ладно. Завтра так завтра. Договорились.
Поднявшись со стула, он понуро добрел до двери, оглянулся, хотел еще сказать что-то, да передумал, лишь вяло махнул рукой. Катя с трудом сглотнула слюну – горло перехватило жалостной безнадегой. И мысль в голове ворохнулась шальная, нехорошая, совсем не педагогическая: будь ее воля, ей-богу, отпустила бы этого парня домой. Наверное, ему и впрямь неволя с ее вкусными и полезными обедами не впрок. Пусть макароны с майонезом ЕЖК, но на свободе. Наверное, у него натура такая – обостренно свободолюбивая. А они здесь начнут ее общей гребенкой причесывать, поломают, замониторят к чертовой матери. Кто его знает, как лучше…
Домой она шла очень медленно, боясь расплескать в пустоту новые ощущения. Что это были за ощущения – она и сама не смогла бы определить. Полный сумбур в голове из прочитанных фраз, имен, странных диалогов и терминов. И расплескать этот сумбур нельзя, и в картинку сложить не получается. И не получится, наверное. Как там Алена Алексеевна говорила – надо, мол, выбирать, быть в этом или не быть? А как, как выбирать-то, если сплошная паника в мыслях образовалась, если оплетенная беспомощностью душа застыла и никаких умных и сердечных знаков не подает? И очень хочется лечь, укрыться с головой одеялом, и чтоб никто не приставал, советов не давал, чтоб вообще никто ни о чем не спрашивал. Очень хочется. А может, ей повезет и дома никого не будет? А что, может быть… Мама часто на работе задерживается, а у Милки сейчас предсвадебная суматоха, ее наверняка дома нет. Отец, как выяснилось, каждую свободную минуту норовит для полутайной полуличной жизни выхватить. Так что вполне может быть…
