Нет, Марина очень любила своих родителей. И отца нисколько не осуждала — не виноват он ни в чем, от безысходности пьет. А только выхода у нее после школы, кроме как уехать вникуда из этого городка, тоже никакого не было. Мать справила ей на последние деньги кое–какую китайскую одежонку и отпустила с богом, предварительно вся уревевшись, конечно, донельзя – куда дочка едет, что ее там ждет… Приехав в город, Марина поселилась тайком у подруги в общежитии – взятку дала вахтерше, та и пропускала ее мимо себя, будто не замечая. Спала на полу, под столом, чтоб не дай бог не помешать кому, иначе нажалуются и выгонят… Как и Василиса, устроилась позже судомойкой в столовую, и то с огромным трудом, потому что не брали никуда без прописки. Зацепилась немного, так сказать. И, не теряя времени, принялась смотреть по сторонам, заводить знакомства, приглядываться–примериваться к этой суетливой городской жизни, искать свою маленькую в ней дырочку, в которую можно скользнуть и закрепиться в ней попрочнее, местечко свое забить, пусть маленькое, но доходно–удобное. А там видно будет… Таким образом она, можно сказать, очень даже удачно и влилась–вписалась в ряды распространителей «Гербалайфа», уже вовсю раскинувшего в то время в стране свой коварный шатер–замануху. В ряды первых его ласточек она, конечно, попасть не успела, но стала зато его юным талантливым воспитанником, его счастливым ребенком, с благодарностью впитывавшем, как целебное материнское молоко, все хитрые премудрости его системы, и изо всех сил старательно лепилась–подстраивалась под эту веселую компанию настырных коробейников, и с особенной тщательностью взращивала в себе способность к неуемной этой панибратской настырности. Потому что поняла в одночасье – когда за спиной твоей не стоит никто, надо просто ломиться и ломиться вперед, и унижаться, и косить под дурочку, и выпрашивать, и вымаливать… И еще поняла, что ломиться таким образом и не трудно вовсе, что большинство людей, раздражаясь от ее навязчивости и пытаясь отпрыгнуть подальше скоренько, очень легко идут на уступки не только при втюхивании им жутко полезного продукта, но и во всем остальном так же. И если она, не дай бог, потеряет вдруг эту в себе способность и вспомнит про гордость, как эта узкоглазая девчонка, то в следующий же момент снова погрязнет в прежнем безысходном дерьме по самые уши… В общем, очень и очень хорошая вещь, настырность эта. Своеобразный и хитрый дар судьбы, привередливый ее выбор - кому она талант дарит, кому настырность… Жаль только, что вместе они почему–то не совпадают. Не бывает у судьбы двойных даров. А жаль. Вот бы кому–то повезло… Ну, да ей, судьбе, виднее, кому какой дар давать и кому какой он в большую приходится надобность. В общем, после благополучно развалившегося «Гербалайфа» Марине уже довольно легко давалось прибыльное для себя распространение чудных продуктов из любой области, будь то омолаживающая в один момент косметика, или «от всех болезней» китайско–тибетские травы, или моющие всякие необыкновенно–хозяйственные средства…
Так что уступать Сашу и отпрыгивать в сторону Марина не собиралась вовсе. Ни при каких таких обстоятельствах. Это пусть другие от нее отпрыгивают, уступая, а она – нет. Она всего лишь решает проблему здесь и сейчас, в этом определенном жизненном промежутке, в этой вот убогой квартире. Надо во что бы то ни стало уговорить, уболтать, заставить сделать по–своему, надо любыми средствами вернуть его домой хоть ненадолго, а там уж видно будет. Будет другой промежуток жизни, будут другие и средства, и действия…
— Ну, вот скажи, как можно при такой жизни гордой быть? – закончила свой рассказ вопросом Марина и уставилась на Василису выжидательно. — Когда каждый день как по канату ходишь, и никто тебя не пожалеет, и заботу о тебе трогательную не проявит…Когда и жить негде, и сама ты никто и звать никак – женщина без определенного места жительства и определенного трудовой книжкой места работы…
— Так. А что вы мне предлагаете–то, не поняла? По–прежнему взять и объявить Саше, что ни с того ни с сего отказываю ему в жилье?
— Ну да! – радостно подхватила Марина и даже наклонилась вперед всем корпусом. – Именно так! А материально не пострадаешь, можешь на этот счет не беспокоиться. И вообще, работа у тебя тяжелая, вредная, и оплачиваться она должна раза в два, я думаю, больше…
— Да при чем тут моя работа! – начала тихо сердиться Василиса. – Никто мне больше платить не будет, это и так ясно.
— Ну, а если б заплатили? Тогда жильцу отказала бы?
— Не знаю… — пожала плечами Василиса. – Как–то странно это все… Ну а с чего вы взяли, например, что Саша непременно домой вернется? Он с таким же успехом может другую какую комнату снять…
— Да вернется, непременно вернется. Для того, чтоб найти комнату, время нужно. А его у него нет. Он же без своего ноутбука и дня прожить не может. Пялится и пялится в него целыми сутками… Обиделся он на меня, видишь ли… Да я же как лучше хотела, я ж спасти его хотела, в свет да в люди вывести! У него ж руки золотые, и голова золотая, мог бы такие деньги зарабатывать! Откуда я знала–то, что он на такой поступок решится вообще! Сидел, молчал, слушал – тихоня тихоней. Я думала, он понимает, а он…Нет чтоб женщину, рядом живущую, постараться осчастливить…
— То бишь вас, да?
— Ну да…
— То есть вы хотите сделать из человека что–то для себя удобоваримое, а хочет ли этого сам человек, вам, выходит, все равно?
— Так я же и для него лучшего тоже хочу!
— А если ему не надо лучшего? Если ему достаточно хорошего? Вот он романы, например, пишет, и ему от этого хорошо. И никакого такого лучшего не надо.
— Да кому они нужны, эти его романы? За них денег не платят! Ну согласись – это же смешно, в самом деле, делать всю жизнь то, за что тебе никто и никогда спасибо не скажет, а главное, не заплатит…
— Не знаю, — пожала плечами Василиса и улыбнулась вдруг от души. – Мне вот не смешно. И почему это не заплатят? Вы что, читали эти его романы, да? Что, плохо написано, да?
— Да делать мне больше нечего, что ли? Сейчас вот все брошу, и сяду какую–то глупую писанину читать! Работать надо, а не ерундой всякой заниматься…
— Ну, если не читали, то откуда тогда знаете, что это ерунда? Может, и не ерунда вовсе?
— А чего это ты его так защищаешь, а?
— Я не защищаю, я просто понять пытаюсь…
— Ага… Рассказывай сказки. Да ты на него просто запала, девушка, вот и все твое понимание!
— Я?! Запала?! – вдруг слишком громко, слишком гневно и совершенно, ну совершенно искренне возмутилась Василиса. Точно так же возмутилась, как давеча уличенный Мариной в этом же самом преступлении Саша. Гневность и искренность этого возмущения отметила про себя и Марина, и усмехнулась понимающе на Василисино в следующий миг произнесенное: – Господи, да что вы такое говорите вообще, глупости какие! Абсолютные, просто абсолютные глупости!
— Ну, так если не запала - откажи в комнате! А? Слабо?
— Но как же…
— А про деньги не беспокойся, еще раз говорю! Это уж моя забота будет! Ну как, по рукам? Договорились?
