– Вот умница… Вот молодец… – удовлетворенно кивала бабка Пелагея, умильно провожая глазами каждую отправленную Таней в рот малышу ложку с кашей. – А то что ж, эко место, такое пережить дитю, да чтоб не емши…
Мальчишка вдруг поднял на нее внимательные глазки, нахмурил смешным домиком брови и – о, чудо! – улыбнулся слегка. Так, и не улыбнулся даже, а лишь дрогнули уголками вверх вмиг порозовевшие губы.
– Отя… – едва слышно пролепетал он и снова опустил глаза, дрогнув белесыми длинными ресницами.
– Чего это – отя? А, Тань? – шустро повернулась к Тане бабка Пелагея. – Чего это он говорит?
– Не знаю, бабушка… – растерянно пожала плечами Таня. И, обращаясь к мальчишке, в который уже раз за это утро повторила настойчиво и ласково: – Как тебя зовут, маленький? Меня вот Таней зовут, а тебя как?
– Отя! – вскинул малыш на нее удивленные глаза.
– Чего, отя? Это тебя зовут так, да?
Мальчишка радостно закивал и снова одарил их короткой и робкой улыбкой. И снова – глазки вниз, и белые реснички опустил защитной занавескою, и даже плечики приподнял – отстаньте, мол, хватит с вас на сегодня.
– Это что ж за имечко такое – Отя? – повернулась к Тане бабка Пелагея. – Может, он выговаривает плохо, а, Тань? Маленький еще совсем. На вид годика два, не боле…
– Может быть, это Котя, уменьшительное от Костика? – предположила Таня задумчиво.
– Ну да… А может, это вовсе и не Котя, а Фотя…
– Да ну, бабушка! Нету такого имени – Фотя!
– Да как это, как это нету? Помнишь, у нас на дальней заимке хромой лесник Фотий жил? Его в детстве так и звали – Фотя…
Мальчишка по имени Отя вдруг поднял на них глаза, моргнул растерянно, скривил губки и повторил тихо-обиженно, но довольно четко:
– О-тя!
Чего вам тут вроде непонятного-то, бабки-тетки?
– Ой, да и хорошо, что ты Отя! Да это и слава богу! – заторопилась оправдать свою непонятливость бабка Пелагея. – И очень даже хорошее у тебя имечко – Отя! Мы с Танюхой согласные! Чего ты? Кругленькое такое имечко, ласковое…
В момент благого этого консенсуса и застал их коварно-громко прозвеневший дверной звонок. Бабка с Таней вздрогнули тревожно и одновременно переглянулись – кто это? Отя же прореагировал на незнакомые и пугающие звуки уже привычным способом, то есть скользнул маленькой ящеркой Тане в руки, оплел колечком рук ее шею. Она с трудом поднялась с колен, опираясь одной рукой о край дивана, другой же придерживая за попку свое пугливое сокровище.
– Ну, ну… Чего ты испугался так? Не бойся, маленький, я с тобой… Не бойся, Отя…
Присев на диван, она старательно прислушалась к звукам в прихожей, откуда уже доносился приветливый говорок бабки Пелагеи:
– … И тебе тоже здравствуй, мил-человек, и тебе доброго утречка… Прошу покорно чайку с нами испить…
По знакомым уже неторопливо бубнящим интонациям Таня узнала голос вчерашнего милиционера Иваненко, вздохнула облегченно и заторопилась к бабке на помощь.
– И в самом деле, попейте-ка с нами чаю! – выглянула она в прихожую. – Чего вы? Мы ж не водку вам предлагаем, не бойтесь…
– Ну что ж, чай так чай, – покладисто согласился Иваненко, снимая бушлат. – А вообще, я бы кофе лучше крепкого дернул. Ночь не спал…
– Так и кофею сейчас сварим! Намелем зерен и сварим! – шустро метнулась на кухню бабка Пелагея. – Подумаешь, делов-то…
– Ну, как вы тут ночевали с вашим гостем, Татьяна Федоровна? – потирая замерзшие руки, вошел он следом за Таней в комнату. – Я смотрю, он так от вас и не отцепляется…
– Так он еще долго всех бояться будет, что вы! Такое и взрослому тяжело пережить, а уж ребенку…
– Ну да, ну да… – согласно закивал Иваненко. – Это я понимаю, конечно. Ну ничего, скоро родственники его приедут, сами решат, как мальчишку пристроить… Нашли ведь мы его родственников, быстро нашли…
– А там, в машине… Там… родители его были? – произнесла она последние слова совсем беззвучно, одними лишь губами.
– Ну да… – тихо подтвердил Иваненко, опасливо стрельнув глазом в светлый Отин затылок. – Так оно и оказалось.
– А откуда они приедут… родственники эти? – настороженно и ревниво спросила Таня, поглаживая Отю по худым ребрам и тихо покачивая из стороны в сторону. – И кто они? Кем ему приходятся?
– Откуда, откуда… Из Парижа, вот откуда! – почему-то очень сердито произнес Иваненко.
– А где это, Тань? – выглянула из кухни с ручной кофейной мельницей в руках бабка Пелагея. – Я знаю, если в сторону Копейска ехать, там село такое есть, Париш называется… Оттуда, что ль?
– Бабушка, да это не то село, это город такой во Франции… Париж…
– И что, и прямо из этой самой Франции за парнишонкой и примчатся? – подозрительно сузила глазки бабка. – Чегой-то сомневаюся я, однако…
– А вы не сомневайтесь, бабуля, – грустно проговорил Иваненко. – Оттуда как раз и примчатся. Бабка у него там живет и тетка родная. Так что, сами понимаете, мы им мальчика предъявить должны. Мне начальством приказано забрать его у вас, конечно… Только как я его забирать должен? Силой отдирать, что ли? Вон он как вцепился…
Осторожно, как к дикому зверьку, он протянул руку, решив, видимо, погладить Отю по голове, но тот взбрыкнул от одного лишь легкого прикосновения и забился в Таниных руках так нервно-лихорадочно, что бедному Иваненко ничего и не оставалось, как руку побыстрей отдернуть да поспешно отскочить в сторонку. Лицо его приняло совсем уж уныло-потерянное выражение, длинные руки безвольно и виновато обвисли вдоль тела, вроде как ни к чему больше и не пригодные.
– А вы так и объясните вашему начальству, что мальчик с вами не пошел, – торопливо заговорила Таня, на всякий случай отойдя вместе с Отей от Иваненко подальше. – И вообще, не сегодня же они, эти родственники, приезжают? Не сейчас же?
– Нет, не сегодня. И не сейчас, а завтра к вечеру. На сегодняшний рейс они уже не успели.
– Ну вот, видите… А до завтра еще дожить надо…
– Ладно, что ж… – с некоторым даже облегчением вздохнул Иваненко. – Если вы не возражаете, пусть у вас до завтра и остается. А я тогда их, родственников, сюда к вам и подвезу. Как говорится, с рук на руки…
В комнату вошла бабка Пелагея с подносом, на котором рядом с кофейником аппетитной горкой высились вчерашние сдобные булочки, ничуть за ночь не зачерствевшие. Умела, умела-таки бабка Пелагея пироги печь по-особому, и время их не брало. Сутки проходят, а они все свежие да мягкие, как час назад из печки вынуты. Видно, и в самом деле наговор какой деревенский знала. Сама она, однако, своих булок и не ела никогда, а предпочитала им магазинные серийные пирожные со сладким жирным кремом. Вот уж воистину – не ценит по достоинству человек свои таланты, как и отечество, бывает, не ценит и очень любит отрицать наличие у себя пророков своих доморощенных…
