– Хорошо. Пусть спит. А я пока ванну приму. Устала с дороги.
– Ну да, если хочешь. Пожалуйста.
Наклонившись, чтобы расстегнуть «молнию» на ботинках, она усмехнулась: надо же, как хорошо здесь Толик освоился! Даже нотки особенные в голосе появились – сугубо хозяйские, милостиво позволяющие. И руку в сторону ванной протянул не просто так, а жестом вынужденного к вежливости хозяина. Раньше он таких вольностей себе не позволял.
И внешне он, кстати, тоже очень сильно изменился. Поправился, порозовел, выражение суетливой услужливости ушло с лица, уступив место сытой вальяжной заторможенности. И лысинка на фоне округлых щечек уже к месту выглядит, не бросается, как раньше, в глаза бледной жалкостью. Теперь про него и не скажешь – Карандышев…
– Диана! Доченька, ты приехала!
Мама уже бежала к ней из спальни, косматая, с дрожащим от радости лицом, в длинной, до пят, цветастой мягкой сорочке. То ли фланелевой, то ли бязевой. В общем, совсем старушечьей. Сердце тут же дернулось и открылось навстречу сладкой дочерней жалостью – никогда раньше мать таких старушечьих одеяний не носила. Пижамки у нее были все розовые да голубые, кружевные, кокетливые, в рюшах-бантиках. Крепко обнимая мать, она с болью ощутила под руками ее вялое, тестом расплывающееся тело, сглотнула горькую слюну, но заставила-таки себя натянуть на лицо вполне оптимистическую улыбку.
– Здравствуй, мам. Я так соскучилась! Ну, как ты? Выглядишь вроде хорошо…
– Ой, а я как соскучилась! Что ж ты так похудела, доченька? Ты что, плохо питаешься? Ты где обедаешь? В институтской столовке, наверное? Ой, а я все время забываю, как твой институт называется, Дианочка… Третьего дня соседка спрашивала, а я так и не смогла вспомнить, и так мне неловко было, будто я мать совсем никудышная…
– Мам… Давай потом поговорим, ладно? – скосив глаза в сторону Толика, шепнула ей на ухо Диана.
На лице у Толика сияла улыбка. Не сказать, чтобы с усилием притянутая, но случаю вполне соответствующая. Действительно, как не засияешь улыбкой, наблюдая подобную сцену? Все-таки мать с дочерью после разлуки встретились. У каждого нормального человека просто другого выхода нет, как стоять и сиять улыбкой.
– А мы с Еленочкой уж совсем тебя ждать перестали! Думали, ты замуж выскочила и забыла про нас…
Он еще пропел скороговоркой несколько подобных фраз, в том же духе незначительных и случаю соответствующих, потом, зевнув, поплелся на кухню, оставив мать и дочь обниматься в маленьком коридорчике.
– Дианочка… Ты плакала, да? У тебя что-то случилось? – с тревогой глянула в лицо дочери Елена.
– Да нет, мам. Просто ночь не спала. Я плохо в поездах сплю. Оттого и глаза красные.
– А почему от тебя табаком пахнет? Ты что, курить начала?
– Ага. Да я давно курю, мам! Ты просто не знала.
– То есть как – давно?
– Ну, с тех пор, как… как…
Голос ее запнулся о быстрый материнский взгляд, губы дрогнули в попытке загладить неловкость улыбкой. Черт ее вынес на поверхность с этим «с тех пор, как»! Чуть не ляпнула то, что ляпать при маме ни при каких обстоятельствах не полагается. Потому что – табу. Никто меж ними этого табу, конечно, не устанавливал, оно само по себе давно уже закрепилось неким безоговорочным правилом. Чтобы про отца и мужа – ни звука. Никак. Ни напрямую, ни обиняком. Теперь вот выкручивайся как хочешь. Слава богу, выглянул спасением из кухонных дверей Толик, объявил, что кофе сварен и стол накрыт к завтраку.
– Вот молоко тебе в кофе, Дианочка, вот сахар… – засуетился он по-хозяйски, сев на то самое место у окна, которое раньше было всегда ее любимым. – Ты же с молоком и с сахаром пьешь, насколько я помню?
– Нет, Толик. Не помнишь. Я кофе всегда черный пью.
– Да-а-а? Ну, извини… Сам-то я кофе совсем не предпочитаю. Пользы от него – никакой. Вот чай – это другое дело. Я уж и Еленочке тоже советовал… Зачем, говорю, все кофе да кофе? Кофе, между прочим, на нервную систему очень плохо влияет. Нервная-то система – она ж не казенная, тем более у Еленочки… А чай, наоборот, ее укрепляет. Еленочка, подай-ка мне сыр!
Неожиданная из уст Толика повелительно-приказная нотка взлетела в воздух со свистом, как тонкая петля, и Диана инстинктивно дернула головой, словно хотела от этой петли увернуться. Потом, глядя, как спокойно мать поставила перед То ликом пластиковую коробочку с плавленым сыром, сама себя и ругнула – ишь, нервная какая! Подумаешь, человек сыр попросил.
– Еленочка, а нож? Я как, по-твоему, намазывать должен? Пальцем, что ли? Нож подай!
Ого! Нет, пожалуй, тут ситуацию одним только «подумаешь» и не разрулить. Слишком уж много мерзкой беспрекословности то ли в просьбе, то ли в приказе звучит. Перебор, Толик, перебор.
Захватив пальцами материнское запястье, она слегка прижала его к столу, с вызовом глянула в глаза Толику. Однако никакого вызова, похоже, он в ее глазах так и не разглядел.
– …Я вот, например, на работе всегда чай пью! – продолжил Толик как ни в чем не бывало, так и не дождавшись исполнения своего приказа относительно ножа. – А тут, значит, такое дело вышло, что оставили меня отделом руководить. Начальник на больничный пошел, и меня, стало быть, вместо него… Ну n попросил я, значит, сотрудницу, есть там у нас одна фифочка такая, из новеньких, принести мне чашечку чаю. Вежливо, заметьте, попросил!
В доказательство своей былой вежливости Толик поднял над головой палец, потряс им, выдержал долгую театральную паузу. Потом поднял на Диану светящиеся наивным детским торжеством глаза, тут же перевел их на лицо Елены:
– А она, представляешь, Еленочка? Она взяла и фыркнула на меня, дурочка! Вроде того – я вам не какая-нибудь секретарша. И не понимает того, глупая, что против своей выгоды поступает! А если б сообразила, если б сделала свои выводы, то и поняла бы, что не зря за начальника-то именно меня оставили! Это ведь что значит? Это значит, что я в любой момент… Начальнику отдела нашему шестьдесят вот-вот стукнет, и пожалте, дорогой мой, на пенсию! А я – кадр перспективный, и я вполне могу…
Толик резко вдохнул воздуху и тут же закашлялся – наверное, от произнесенных вслух великолепных перспектив своего ближайшего будущего. Прокашлявшись, откинулся на спинку стула, отер пот со лба, кинул быстрый взгляд на склонившуюся над своей чашкой Диану. Не почуяв в ее позе ничего для себя угрожающего и искренне желая усилить впечатление, тихо-вальяжно продолжил:
– Да, Дианочка, вот такая у меня жизнь… Не успеваю на рабочем месте и чайку попить! Всем Толик нужен! Толик – туда, Толик – сюда! Как-то раз директор в конце рабочего дня позвонил – останься, говорит, на сверхурочные, надо с тобой, говорит, важный вопрос решить… Ну, я и остался. Так они теперь, представляешь, моду какую взяли? Как срочный вопрос в конце дня образуется – сразу ко мне бегут! Я уж и не рад… Говорю им – не могу, мне домой надо! Меня, говорю, дома жена больная ждет! А они…
