Она не была сумасшедшей, доктор особо подчеркнул это
обстоятельство. В некотором смысле случившееся даже принесло ей определенную
пользу, на какое-то время. Она вырезала из памяти ту часть своей жизни, которая
доставляла ей особенные мучения и тревоги, и похоронила ее. Все это произошло
совершенно бессознательно, может быть, спустя некоторое время после смерти
матери или – как полагали и психиатр, и Тэдди – в тот самый момент, когда в
зале суда у Ванессы забрали ее маленькую сестренку и отдали Андреасу Арбасу.
Именно тогда нервное напряжение превысило допустимые пределы, и с того самого
момента она совершенно изменилась. Врач не сомневался, что со временем она
придет в норму, но вспомнит ли то, что случилось в действительности, – на
этот вопрос у него не было ответа. Если да, то это может произойти в любой
момент: через месяц, через год, в самом конце жизни. Если же нет, то загнанная
в глубины сознания боль каким-нибудь образом будет все время преследовать ее.
Он высказался за проведение психиатрического лечения. Но особо подчеркнул, что
не следует проявлять излишней настойчивости и ни в коем случае не следует
рассказывать Ванессе о том, каким образом погибла ее мать. Девочку следует
оставить наедине с ее погребенными воспоминаниями, и если они всплывут сами по
себе, то к лучшему. Если же они не вернутся, то пусть все так и останется. Это
напоминало живую мину с часовым механизмом: в один прекрасный день она должна
сработать, но вот сказать, когда это произойдет, невозможно. Психиатр надеялся
и сказал об этом собравшимся в зале суда участникам процесса, что когда ребенок
почувствует себя в безопасности, то травмированная психика расслабится в
достаточной степени, чтобы самой справиться с реальностью.
– Ей придется сделать это, – с грустью в голосе
сказал врач. – Такой день придет, и когда он наступит, травма может
оказаться слишком тяжелой.
Судья поинтересовался, насколько, по мнению врача, в
воспитании девочки необходимо участие женщины – своеобразная замена матери, или
же она вполне может расти и без нее.
– Совершенно обязательно! – взорвался врач. –
Без женщины, которой девочка смогла бы довериться, она никогда не станет собой,
не сможет вырваться из своей оболочки. Ей нужна материнская любовь.
Судья, задумавшись, прикусил губу. Тэдди ждал. Через полчаса
судья огласил решение: опекунами назначались Грег и Пэтти. Грег с облегчением
вздохнул и покинул зал заседаний. Пэтти буквально парила в небесах. Она даже не
взглянула на Тэдди, когда прошла мимо него, заставив Ванессу шагать перед
собой. Девочка двигалась, как бездушный автомат, не глядя по сторонам, ничего
не замечая и не чувствуя. Тэдди не осмелился приблизиться к ней, не осмелился
прикоснуться. Он не мог вынести этого зрелища. Когда он медленно спускался по
ступеням лестницы, ведшей из здания суда, с ним поравнялась мать.
– Мне жаль, что так вышло, Тэдди. – Голос матери
прозвучал хрипловато.
Он резко повернулся и злобно посмотрел на нее.
– Ничего подобного. Ты могла мне помочь, но не
захотела. Вместо этого ты позволила суду отдать ее этим двоим. – Тэдди
показал на лимузин, отъехавший от обочины, в котором от него увозили Ванессу.
– Они не причинят большего вреда, чем ей уже причинила
ее собственная мать. А у тебя будет предостаточно возможности общаться с
девочкой.
Тэдди ничего не ответил, повернулся и торопливо ушел прочь.
В этот вечер он сидел дома один. Свет в комнатах не горел.
Тэдди тупо смотрел в окно. Он собирался последовать примеру своего среднего
брата: придя домой, достал бутылку виски, твердо решив расправиться с ней до
рассвета. Он уже одолел половину бутылки, как вдруг неожиданно раздался звонок
в дверь. Он не обратил на него никакого внимания. Тэдди никого не хотел видеть.
Свет в квартире не горел, поэтому никто не мог знать, что он дома. Звонок,
надрываясь, звенел около пятнадцати минут. Затем кто-то начал барабанить в дверь.
В дверь колотили с небольшими интервалами, наконец, до него донеслись
приглушенные крики:
– Дядя Тэдди…
Пораженный, Тэдди поставил стакан, резко вскочил, побежал к
двери и распахнул ее настежь. Перед ним стояла она, Ванесса, с бумажным пакетом
в одной руке и старой куклой, которую он подарил ей несколько лет назад, –
в другой.
– Что ты тут делаешь?
С минуту она молчала, затем, внезапно испугавшись чего-то,
сказала:
– Я убежала.
Глядя на нее, Тэдди не знал, плакать ему или смеяться. Они
стояли в потоке света, падавшего из коридора. В квартире Тэдди висела темнота.
– Заходи, поговорим. – Он отлично понимал, что
говорить с ней не о чем, что ему придется отвезти ее обратно сразу же после их
разговора.
Словно прочитав его мысли, Ванесса скрестила руки на груди
и, стоя в коридоре, решительно и упрямо заявила:
– Обратно я не вернусь.
– Это еще почему?
– Он опять напился, а она меня ненавидит.
– Ванесса… – Тэдди устало вздохнул, сожалея, что
до ее прихода выпил полбутылки виски. Он уже не соображал с прежней
отчетливостью, но все равно был ужасно рад ее видеть. – С чего ты взяла,
что она тебя ненавидит? Если б она ненавидела тебя, как ты говоришь, она не
сражалась бы за тебя с таким остервенением.
– Я нужна ей как вещь, – расстроено проговорила
Ванесса, – как платья, как посуда, что стоит на кофейном столике, как
куклы, которые она покупает мне. Все это только вещи. И я для нее только вещь.
Еще одна вещь.
Тэдди знал, что Ванесса абсолютно права, но он не мог
сказать этого.
– Я ненавижу их.
– Не нужно. – Он понимал, что Ванессе придется
жить с ними долгое-долгое время. Так решил суд.
– Я не вернусь к ним.
Сверкая глазами, она посмотрела на Тэдди. Он вздохнул и
включил свет.
– Ванесса, тебе придется.
– Нет, не хочу.
– Ладно, давай обсудим это.
Тэдди нетвердо стоял на ногах и, опустившись в кресло,
испытал огромное облегчение.
Ванесса же, с упрямством осла, вошедшим в поговорку,
твердила свое:
– Я к ним больше не вернусь, что бы там ни было.
Тэдди погладил ее по волосам.
– Ну пожалуйста, будь разумной, ради Бога. Тут ничего
не поделаешь. Ты не можешь жить со мной, раз суд назначил опекунами их.
– Тогда я все время буду убегать от них, и они отправят
меня в интернат.
Тэдди грустно улыбнулся:
– Нет, они никогда не сделают этого.
– Нет, сделают, – заявила Ванесса будничным и
равнодушным тоном, – она сама так сказала.
– О Господи Иисусе! – Ради этого она забрала ее у
него? Ради того, чтобы теперь пугать ее интернатом? – Послушай, Ванесса,
никто никуда не собирается отправлять тебя. Но ты не можешь оставаться здесь.
