Брэд отказался от поездки поездом до Гавра, решив, что поезд
может утомить Сирину, и предпочел воспользоваться машиной. В этом случае они
могли бы остановиться и отдохнуть в любой момент, по своему желанию, и она
чувствовала бы себя гораздо лучше. У Сирины еще не возникало никаких проблем с
беременностью. После первых трех месяцев она чувствовала себя даже лучше, чем
прежде. Они проговорили всю дорогу от Парижа до Гавра. Брэд рассказывал ей о
своей прежней жизни в Нью-Йорке, о семье, старых друзьях, а она о годах,
проведенных в монастыре. Время пролетело совершенно незаметно, и как-то
неожиданно для себя они оказались на причале, шофер выгрузил багаж, и уже через
мгновение стюард вел их по кораблю к каюте. Сирина с изумлением разглядывала
судно. Оно не шло ни в какое сравнение с суденышком, на котором она отчалила в
Дувре в компании десятков детей-беженцев и горстки монахинь. Это был
первоклассный лайнер. Проходя по великолепным залам, заглядывая в отделанные
бархатом каюты через полуоткрытые двери, приглядываясь к пассажирам,
поднимавшимся на борт, Сирина поняла, что путешествие будет особенным.
Глаза Сирины радостно сияли, когда она на ходу обернулась к
мужу.
Брэд смотрел на нее выжидающе, его собственное возбуждение
отражалось во взгляде. Ему пришлось здорово попотеть, чтобы в такой короткий
срок перед отплытием достать каюту на «Либертэ». Ему хотелось, чтобы это
путешествие запомнилось Сирине на всю жизнь. Брэду мечталось ввести ее в свой
мир как можно естественнее и чтобы всему этому было положено счастливое начало.
Он старался сделать все, что в его силах, чтобы добиться этого.
– Тебе нравится?
– Брэд!.. – прошептала Сирина, продолжая следовать за
стюардом к каюте. – Великолепно! Тут… как во дворце!
Брэд рассмеялся и с удовольствием взял ее за руку.
– Сегодня вечером веду тебя на танцы. – Но тут же
озабоченно спросил: – Или, может быть, нам не следует?
Сирина рассмеялась, переступая порог каюты:
– Не говори глупости! Твоему сыну танцы непременно
понравятся.
– Моей дочери, – строгим тоном поправил он. Но тут
же оба замолкли, ошеломленные великолепием каюты.
Все вокруг было отделано синим бархатом и синим шелком,
стены из красного дерева, мебель из ценных пород деревьев, повсюду виднелось
множество красивых витых украшений из бронзы, чеканка, красивые небольшие
светильники, великолепные английские зеркала, огромные иллюминаторы,
обрамленные в до блеска надраенную бронзу. Каюта была идеальным местом для
медового месяца, которого у них так и не было. Казалось, она источает ауру
комфорта и роскоши, в ней хотелось провести целый год, а не неделю. Чемоданы
уже поджидали своих владельцев, удобно разложенные по полкам, к ним добавился
только что внесенный багаж. Стюард поклонился и сказал:
– Горничная подойдет через минуту помочь мадам
распаковать чемоданы. – Он показал на огромную вазу, наполненную свежими
фруктами, на блюдо с выпечкой, на графинчик шерри, стоявший в узком стенном
шкафчике, и пояснил: – Все это в вашем полном распоряжении. Ленч подадут сразу
же после отплытия в час дня, но, возможно, господин подполковник и мадам
предпочитают освежающее?
Все оказалось на высшем уровне, они были довольны. Стюард
поклонился еще раз и покинул каюту.
– О, дорогой, как великолепно! Сирина подошла к Брэду и
крепко обняла.
Брэд был невероятно доволен.
– Тут гораздо лучше, чем я предполагал. Господи, разве
так путешествуют?
Налив в бокалы немного шерри, он один вручил жене, второй
поднял со словами:
– За самую красивую женщину, которую я знаю, за
женщину, которую я люблю… – Он лукаво прищурился. – И за мать моей
дочери.
– Сына, – в который уже раз поправила Сирина.
– Пусть жизнь в Штатах принесет тебе счастье, моя
дорогая.
– Спасибо. – Она на мгновение взглянула на бокал,
а затем на Брэда. – Верю, что так и будет. – Сирина чуть пригубила,
затем приподняла свой бокал: – За мужчину, который дал мне все. За мужчину,
которого люблю всем сердцем… Пусть ты никогда не пожалеешь, что привез домой
военную невесту.
Когда она это говорила, в глазах ее мелькнула грусть, и Брэд
поспешно заключил ее в объятия.
– Не говори так.
– Почему?
– Потому что я люблю тебя. А когда ты говоришь такое,
то забываешь, кто ты есть. Как можешь ты забыть, кто ты в действительности,
Сирина?! Принцесса Сирина.
Брэд нежно улыбнулся, но она покачала головой:
– Я миссис Фуллертон, а не принцесса, и мне это
нравится. – Затем после небольшой паузы добавила: – Разве ты не пытаешься
забыть, кто ты есть на самом деле, Брэд? – За несколько месяцев совместной
жизни у нее сложилось именно такое впечатление. Сирина начала замечать в Брэде
склонность к игре в анонимность, как прежде в армии, так и здесь, на
корабле. – Разве ты не поступаешь так же?
– Возможно. – Брэд долго задумчиво смотрел в
иллюминатор. – Правда в том, что принадлежность к кругу, из которого я
вышел, всегда давила на меня тяжелым бременем… – Брэд прежде никому не
признавался в этом, и странно, что сказал ей это сейчас, накануне отъезда
домой. – Я всегда не очень вписывался в принятые рамки. Постоянно
оказывался несовременным, как квадратный гвоздь в круглой дырке. Не знаю
почему, но так было. Не думаю, что кто-либо из моих братьев чувствует то же
самое. Тэдди вписывается куда угодно, Грег заставляет себя вписаться, хочет он
этого или нет, а я не могу. И я больше не верю во все это дерьмо. И никогда не
верил. В ценности таких людей, как Пэтти Азертон, моя мать, мой отец. Все это
для самовозвеличивания, для показухи. Значение имеет лишь то, что значимо в
глазах других. Я так жить больше не могу.
– Поэтому ты и остаешься в армии?
– Именно поэтому. Я доволен тем, чем занимаюсь в армии.
Я могу жить в чертовски приятных местах, на значительном удалении от Нью-Йорка,
если, конечно, не получу назначения куда-нибудь в Вашингтон. – Брэд
закатил глаза, изображая ужас. – Мне больше не нужно играть в семейную
игру, Сирина. Я не хочу быть Брэдфордом Фуллертоном Третьим. Хочу быть самим
собой. Первым. Брэдом, человеком, которого мы оба можем уважать. Я не обязан
ходить в клубы моего отца или жениться на дочери одной из подруг моей матери,
чтобы гордиться собой, Сирина. Мне никогда это не нравилось, и теперь я знаю
почему. Потому что просто не создан для этого. Но ты… – Он с нежностью
посмотрел на нее. – Ты рождена быть принцессой. Тебе никуда не деться от
этого. Ты не можешь убежать, не можешь спрятаться, не можешь перемениться, не
можешь отказаться, сделать вид, будто этого нет. Это есть. Так же, как твои
замечательные зеленые глаза.
– Откуда ты знаешь, может быть, мне это не нравится в
такой же степени, как и тебе?
– Потому что я знаю тебя. У тебя нет кардинальных
разногласий с твоими корнями, Сирина. Ты принадлежишь этому миру, и, если бы
этот мир все еще существовал, я никогда не забрал бы тебя оттуда, потому что
нынешняя Америка – это место, где люди не понимают мира, из которого вышла ты.
Самое лучшее, что мы можем сделать, – это попытаться объяснить им все это.
При условии, что у них хватит для этого понимания. – Он нежно
улыбнулся. – Но мы не обязаны им объяснять ни черта. Потому что вот ты –
красавица, грация, божественность, сама элегантность… И как бы тебя ни
называли, любимая, ты до глубины души принцесса.
