После завтрака Эдвард и Генриетта пошли прогуляться. Они
направились по тропинке, причудливо извивающейся между деревьями. Генриетта
подумала о лесах Айнсвика, так похожих на эти. В памяти воскресли старые
воспоминания…
— Вы помните нашу белку? — спросила она. — Бедняжка сломала
себе лапку, а мы ее лечили и ухаживали за ней.
— Конечно! Мы ей дали такое смешное имя. Как это…?
— Холмонделли-Марджорибэнкс!
— Точно!
Они рассмеялись.
— А старая экономка, мисс Бонди, предсказывала, что белка
убежит через дымоход.
— Нас это очень сердило!
— И она ведь действительно сбежала через дымоход.
— По вине мисс Бонди! Она внушила белке эту идею!
Помолчав, Генриетта спросила:
— Айнсвик сильно изменился? Я его представляю себе таким,
каким знала…
— Почему вы не приезжаете? Могли бы сами посмотреть. Давно
вы там не были…
— Я знаю.
Почему она туда не ездит? Трудно сказать Она занята своими
делами, новыми связями…
— Вы всегда желанный гость в Айнсвике.
— Спасибо.
— Я очень рад, что вы его любите.
— Это самое красивое место в мире!
Она представила себя в Айнсвике в те далекие и прекрасные
дни. Длинноногое худое создание с черными растрепанными волосами. Беззаботная
девчонка, не имевшая никакого представления о том, что приберегла для нее
жизнь. Как хорошо было ничего об этом не знать! Если бы можно было все вернуть…
Она спросила:
— Игдрасил еще там?
— Нет, в него ударила молния.
Жаль. Имя Игдрасил она дала большому дубу. Если молния
свалила даже этот дуб, то ничто не может уберечь от ударов судьбы. Лучше не
возвращаться назад!
— Вы помните, — спросил Эдвард, — приметы этого дуба?
— Игдрасил не был похож ни на одно дерево. Я рисовала его,
где только могла, на всяких клочках бумаги… Я его прекрасно помню! Дайте мне
карандаш!
Он протянул ей карандаш и блокнот. Смеясь, Генриетта
изобразила смешное дерево.
— Да, это он, — кивнул Эдвард, — Игдрасил.
Они пришли на вершину холма. Генриетта села на поваленный
древесный кряж, Эдвард устроился рядом.
— Вам не кажется, что «Долина» — это маленький Айнсвик,
Айнсвик в миниатюре? — спросила она. — Может быть, именно поэтому Люси и Генри
здесь обосновались.
— Очень возможно.
— Совершенно невозможно догадаться, что происходит в голове
Люси…
Решив изменить тему, Генриетта спросила, что он делал со дня
их последней встречи.
— Абсолютно ничего, Генриетта.
— Это звучит весьма мирно.
— Мне никогда не удавалось что-то сделать, чего-нибудь
добиться…
Эдвард произнес эти слова таким странным тоном, что она
внимательно на него посмотрела. Он улыбнулся, и она снова ощутила, что очень
привязана к нему.
— Может быть, это даже мудро!
— Что именно?
— Ничего не делать.
— И это говорите вы, вы — преуспевающая женщина!
— Я преуспеваю? — возмутилась она. — Вы что, смеетесь надо
мной?
— Нет, что вы. Вы — художница, вы можете собой гордиться.
— Многие мне это говорят, но они не понимают, и вы, Эдвард,
тоже не можете понять! Скульптуру начинают не для того, чтобы преуспеть.
Художник не может иначе, потребность ваять сидит в тебе, какой-то демон
преследует и изводит тебя до тех пор, пока ты его не удовлетворишь.
Произведение вынашиваешь в себе, пока от него не освободишься. На некоторое
время успокаиваешься, потом все начинается сначала.
— Вам не хочется спокойной и тихой жизни? — спросил он.
— Иногда мне кажется, что я хочу больше всего на свете
именно этого!
— Такая жизнь, Генриетта, ждет вас в Айнсвике. Там вы могли
бы быть счастливой. Даже… Даже, если вам нужно будет привыкнуть к моему
присутствию. Что вы думаете об этом? Айнсвик вас ждет. Это — ваш дом навсегда.
Она медленно повернулась к нему.
— Эдвард, — сказала она очень тихо, — я очень, очень к вам
привязана, поэтому мне так трудно продолжать говорить вам «нет».
— Значит, нет?
— Мне больно и трудно вам это говорить, но — нет!
— Вы и раньше говорили мне «нет», но я надеялся, что сегодня
ответ может измениться. Еще я хочу спросить вас, Генриетта: вы сейчас были
счастливы? Вы ведь не можете этого отрицать?
— Я была очень счастлива!
— Мы оба были счастливы, и вы, и я. Мы вспоминали Айнсвик,
говорили о нем. Неужели вы не понимаете, что это значит?
— К сожалению, Эдвард, это значит, что только что мы жили в
прошлом.
— В прошлом не было ничего плохого!
— Вы правы, но вернуться назад невозможно. После
продолжительного молчания он спросил удивительно спокойно:
— Это правда, Генриетта, что вы не хотите выйти за меня
замуж из-за Джона?
Она молчала, и он продолжал:
— Значит — правда! Если бы не было Джона, вы бы не
противились.
Она сказала резко и твердо:
— Я не представляю себе мир без Джона! Поймите это!
— Если это так, то почему он не разведется и не женится на
вас.
— Джон никогда не думал о разводе. А если бы он это сделал,
не думаю, что у меня появилось бы желание выйти за него замуж. Речь не идет о…
Речь совершенно не о том, о чем вы думаете!
После некоторого молчания он тихо произнес:
— Джон… Как много в этом мире Джонов!
— Напрасно вы так думаете, — живо возразила она. — Таких,
как он, очень мало.
— Если это так, то чем лучше! Я просто высказал свое мнение.
— Эдвард встал.
— Лучше будет, если мы вернемся.
Глава VII
Когда закрылась дверь дома и Герда села за руль, у нее
возникло чувство, что она едет в ссылку. Ей казалось, что ее насильно выгнали
из дому. Предстояли эти кошмарные выходные, а дома ждало еще столько дел,
которые она не успела сделать.
