Они устроились в плетеных креслах около двери, чтобы иметь
возможность наблюдать за тропинкой, ведущей к дому. Оба молчали. Сейчас
светская беседа была неуместна.
Пуаро внимательно осмотрелся. Ничего особенного его внимания
не привлекло. Великолепная накидка из серебристой лисы была небрежно брошена на
спинку кресла. Он спросил себя, кому она могла бы принадлежать. Ее вызывающая
роскошь не подходила ни к кому из тех, кого он до сих пор здесь видел. Эту
накидку он не мог себе представить, к примеру, на плечах леди Эндкателл. Она
принадлежала богатой женщине, женщине, которая стремилась обратить на себя
внимание.
Сэр Генри вынул из кармана портсигар, открыл его и предложил
Пуаро.
— Я полагаю, — сказал он, — что мы успеем покурить.
Прежде чем прикурить сигарету, Пуаро еще раз глубоко втянул
в себя воздух. Легкий запах великолепных французских духов, едва ощутимый…
Казалось невозможным, чтобы этот запах был связан с кем-то из здешних
обитателей.
Пуаро наклонился, чтобы прикурить от зажигалки сэра Генри, и
заметил на маленьком столике несколько спичечных коробков. Он их сосчитал:
шесть. Любопытно…
Глава XII
— Половина третьего! — объявила леди Эндкателл. Она сидела в
гостиной вместе с Мидж и Эдвардом. В кабинете ее мужа совещались Эркюль Пуаро,
сэр Генри и инспектор Грэндж. Сквозь закрытую дверь доносились звуки их
голосов.
Люси продолжала:
— Знаете, я думаю, что следует распорядиться насчет
завтрака. Конечно, сидеть за столом, как будто ничего не случилось, нехорошо.
Могут подумать, что это бессердечно. Но нельзя забывать, что мы пригласили
месье Пуаро к завтраку. Он, наверное, голоден. Смерть бедного Джона не должна
его трогать так, как нас. Я сама совсем не хочу есть, но Генри и Эдвард, которые
были на охоте все утро, должно быть, голодны.
— Обо мне не беспокойтесь, дорогая Люси! — заметил Эдвард.
— Вы всегда так, щепетильны, Эдвард!.. Но остается еще
Дэвид. Я заметила вчера вечером, что он хорошо ест. У интеллектуалов часто
бывает прекрасный аппетит. В самом деле, где Дэвид?
— Он поднялся наверх, в свою комнату, как только узнал
печальную новость, — ответила Мидж.
— Да?.. Это свидетельство его тактичности! Он, наверное,
чувствует себя крайне неудобно. Говорите, что хотите, но ведь убийство до того
неудобная вещь! Прислуга теряет голову, все перепутывается… Кстати, на завтрак
должна была быть утка. К счастью, ее можно есть и холодной… Как вы думаете, что
нужно сделать для Герды? Мне хочется послать ей наверх что-нибудь. Может быть,
наваристый суп…
Мидж слушала и думала, что все эти хлопоты бесчеловечны. А
может быть, она не права? Может быть, как раз Люси наиболее человечна? Самые
страшные катастрофы ничего не меняют в обычном порядке вещей. Может быть, Люси
кажется такой бессердечной только оттого, что она честно говорит об этих
мелочах, о которых остальные предпочитают молчать, хотя тоже думают. Они хотят
есть так же, как и в другие дни. Мидж сама была голодна, хотя сейчас ее слегка
мутило. Кроме того, ее очень беспокоило, что она не знала, как вести себя по
отношению к Герде. Еще вчера все ее называли: «Эта бедная женщина», а в
ближайшие дни Герда может предстать перед судом по обвинению в убийстве. «Такие
вещи не могут произойти с нами, только с другими…» — думала Мидж.
Ее взгляд остановился на Эдварде. Да, действительно есть
люди, с которыми такое произойти не может. Люди, подобные Эдварду, не способны
на насилие. Она почувствовала себя увереннее. Эдвард был таким спокойным, таким
тактичным и предупредительным.
В комнату вошел Гуджен, поклонился леди Эндкателл и
вполголоса доложил, что в столовой приготовлены сэндвичи и кофе. Люси
поблагодарила его и, когда он вышел, сказала:
— Гуджен поистине замечательный малый! Что было бы со мной
без него? Он всегда знает, что следует делать. Сэндвичи — это так же хорошо,
как завтрак. Мы можем их есть, не боясь обвинений, что у нас нет сердца! Она с
удивлением заметила, что по щекам Мидж текут крупные слезы.
— Бедная, дорогая моя, — прошептала она. — Эти эмоции
слишком тяжелы для вас!
Эдвард сел на диван с Мидж и обнял ее за плечи.
— Не плачь, малышка Мидж!
Она прижалась к нему и зарыдала. Она вспомнила тот
пасхальный день в Айнсвике, когда ее тоже пожалел Эдвард. Тогда умер ее кролик…
— Можно мне принести ей каплю коньяка? — спросил Эдвард.
— Конечно. В буфете в столовой есть коньяк. Не думаю, что…
Люси замолчала, когда в комнату вошла Генриетта. Мидж
отстранилась от Эдварда, а он даже не пошевелился. Поведение Генриетты казалось
Мидж странным. В ней чувствовалась какая-то враждебность, казалось, она
избегает смотреть на Эдварда.
— Ах, Генриетта, вот и вы! воскликнула леди Эндкателл. —
Полиция — рядом, там Генри и месье Пуаро. Что вы дали Герде? Коньяк или час и
аспирином?
— Я ей дала немного коньяка и грелку.
— Прекрасно! Это как раз то, что сейчас рекомендуют врачи
при шоковых состояниях. Я имею в виду грелку. По отношению к коньяку мнения
противоречивые. Вопрос моды, я думаю. Когда я была еще совсем молодой, считали,
что при шоке коньяк необходим. Но у Герды не должно быть шока. Я не знаю, что
испытывает женщина, убившая своего мужа, это довольно трудно представить, но я
не думаю, что это — шок. Элемент неожиданности здесь отсутствует.
— Почему вы так уверены, что именно Герда убила Джона? —
ледяным тоном спросила Генриетта.
Наступила гнетущая тишина, которую прервала Люси.
— Мне кажется, это… совершенно очевидно. А как же еще могло
быть?
— Разве не возможно, — возразила Генриетта, — что Герда
нашла Джона раненым и подняла револьвер как раз перед нашим приходом?
Снова наступила тишина.
— На этом настаивает Герда? — спросила Люси.
— Да.
Это короткое слово прозвучало как выстрел. Люси удивленно
подняла брови, но решила прекратить спор. Она сказала без всякого перехода:
— Сэндвичи и кофе в столовой. Если вы…
Вдруг она замолчала. Через открытую дверь в салон вошла
Герда. Сразу же скороговоркой она начала извиняться.
— Я… я не могла больше лежать. Становишься такой… Не
находишь себе места…
Люси встала.
— Вам нужно сесть, Герда! — Она потеснила на диване Мидж,
устроила Герду и подложила ей подушку под спину.
