— Алло!
— Месье Пуаро?
— Леди Эндкателл?
— Как мило с вашей стороны, что вы узнали мой голос! Я вас
побеспокоила?
— Ничуть! Надеюсь вчерашние события вас не сломили?
— Нет, я только немного сбита с толку! Я позвонила вам,
чтобы попросить приехать в «Долину». Мне так нужно с вами поговорить. Вам это
не будет трудно?
— Я в вашем распоряжении, леди Эндкателл! Когда вы сможете
меня принять!
— Как можно раньше! Если можно, то сейчас.
— Хорошо, я сейчас приду. Я пойду через лес.
— Это самая короткая дорога. Большое спасибо, месье Пуаро! Я
жду вас.
Пуаро почистил щеткой пиджак, надел демисезонное пальто и
отправился в «Долину». Когда он проходил мимо павильона, у него появилось
желание заглянуть туда еще раз. Накидка из лисьего меха исчезла, но шесть
коробок спичек были еще там.
«Странно, — подумал Пуаро, — здесь ужасно сыро. Можно было
бы оставить одну коробку спичек, — но шесть — нет».
На зеленой краске металлического стола кто-то карандашом
нарисовал причудливое дерево. Это огорчило Пуаро, который выше всего ценил
порядок и чистоту. Зачем пачкать столы?..
Встретив Пуаро на пороге дома, леди Эндкателл проводила его
в гостиную.
— Я позвала вас, месье Пуаро, — объяснила она, — потому что
ситуация становится невозможной. Инспектор здесь, он собирает «свидетельские
показания». Я думаю, что это — превышение власти! И знаете, кого он
допрашивает? Гуджена!.. Вся наша жизнь зависит от Гуджена. Я очень его люблю, и
для меня ужасно сознавать, что его допрашивает полиция. Даже если она
представлена симпатичным инспектором Грэнджем. Он, должно быть, прекрасный отец
семейства. У него, вероятно, много сыновей, с которыми он вечером играет в настольные
игры. А его жена, наверное, все время борется с пылью при помощи метелки из
перьев… Квартира заставлена мебелью…
Пуаро слушал ее с некоторым удивлением. Леди Эндкателл
продолжала толковать ему о семейной жизни инспектора Грэнджа.
— Если судить по виду его усов, у него и дома все
безукоризненно ухожено. Знаете, ухоженный дом иногда угнетает так же, как лицо
сиделки в больнице небольшого городка. В Лондоне сиделки не такие, они умеют
пользоваться косметикой: пудрой, губной помадой, а в маленьких городках и в
деревне эти бедные девочки знают только воду и мыло… Как бы там ни было, месье
Пуаро, как я только что об этом говорила, абсолютно необходимо, чтобы вы, как
только закончится эта нелепая история, пришли к нам на ленч. Надеюсь, что на
этот раз он пройдет достойно.
— Вы очень любезны.
— Я лично ничего не имею против полиции.
— Я даже хочу помочь! У меня впечатление, что инспектор
немного сбит с толку, хотя в методичности ему не откажешь. Но, может быть, это
один из его многочисленных методов? Прежде всего его, наверное, занимает
причина преступления. Я вам уже говорила о сиделках. Может быть, Джон Кристоу
когда-то обидел одну из них?.. Может быть, рыжую, с курносым, но совсем не
противным носиком… Это могло быть очень давно, и я не верю, что полиция может
об этом подумать. Они не представляют себе, через что должна была пройти Герда!
Она доверяет людям и верит всему, что ей говорят. Я полагаю, что если женщина
не очень умна, то это самое лучшее, что она могла сделать…
Неожиданно леди Эндкателл раскрыла дверь в кабинет мужа и
звонко провозгласила: «Месье Пуаро!» Внезапно для себя он очутился в комнате,
где инспектор и Гуджен сидели друг против друга за письменным столом сэра
Генри.
— Простите меня! Я ухожу. Никогда не мог бы подумать, что леди
Эндкателл может…
— Оставайтесь, пожалуйста, месье Пуаро, — удержал его
Грэндж, — садитесь! Я хотел вас кое о чем спросить. С Гудженом мы почти
закончили.
Вид у инспектора был еще более мрачный, чем накануне. Пуаро
еще преследовали слова, только произнесенные хозяйкой дома. Он поймал себя на
мысли, что жена инспектора, вероятно, купила какую-нибудь новую мебель, в
загроможденной квартире стало еще меньше места, и это отразилось на настроении
Грэнджа. Но что может леди Эндкателл действительно знать? Все это плод ее
воображения: отец, играющий с детьми в настольные игры, любящая чистоту жена…
Обо всем этом взбалмошная дама болтала с такой уверенностью, что почти убедила
его в реальности всего сказанного.
Грэндж продолжал допрос Гуджена.
— Это все, что вы можете вспомнить?
— Да, сэр, все было как обычно, и вечер не был отмечен
никакими происшествиями.
— В маленьком павильоне около пруда была меховая накидка. Вы
не знаете, кому она принадлежит?
— Если вы говорите о накидке из серебристой лисы, то я ее
видел вчера в павильоне, когда заходил туда, чтобы убрать стаканы. Но она не
принадлежит никому из этого дома.
— Тогда чья же она?
— Может быть, мисс Крей, сэр… Мисс Вероники Крей,
киноактрисы… На ней была такая…
— Когда?
— Когда она приходила сюда позавчера вечером.
— Вы ее не называли в числе приглашенных.
— Она и не была приглашенной, сэр Мисс Крей живет на
соседней вилле. У нее не было спичек, и она пришла сюда за ними вечером.
— Ей дали шесть коробок, и она их унесла? — спросил Пуаро.
— Совершенно верно, сэр. Миледи настояла на том, чтобы она
взяла шесть коробок.
— Которые она оставила в павильоне, — сказал Пуаро.
— Да, сэр. Я заметил это еще вчера утром. Грэндж отпустил
Гуджена, и тот удалился, почтительно затворив за собой дверь.
— Я попросил одного из своих сотрудников побывать на
Гарлей-стрит, где работал и жил Джон Кристоу. Я сам хочу поехать туда завтра.
Мы можем собрать там интересные сведения. Я думаю, что жена этого Кристоу на
многое должна была закрывать глаза. Эти шикарные врачи и их красивые пациентки…
Леди Эндкателл говорила что-то о том, что у него были неприятности с какой-то
медицинской сестрой. Над этим стоит поразмышлять. Но пока ничего определенного
выяснить не удалось.
Пуаро кивнул. Внушенная леди Эндкателл мысль показалась ему
очень правдоподобной. Намеки на связи Джона с какой-то медицинской сестрой, на
возможности, которые дает для любовных приключений профессия врача, — все это
давало понять, что у Герды были все основания для ревности. Эта ревность могла
в конце концов толкнуть ее на преступление. Нарисованная картина привлекала
внимание следователей к Гарлей-стрит и тем самым отвлекала его от «Долины», от
того, что Генриетта выхватила оружие у Герды и бросила его в пруд; от того,
что, умирая, Джон произнес имя Генриетты. Это было его последнее слово…
