Она вздохнула и снова взяла в руки чашку с чаем.
— На вашем месте, — сказал он, — я бы не стал пить этот чай.
— Почему? — удивилась она.
— Так было бы лучше…
Генриетта поставила свою чашку обратно на поднос. Вернулась
Герда со своей сумкой для рукоделия.
— Подумайте, Герда! — с жаром сказала Генриетта. — Я все еще
нахожусь под подозрением! Месье Пуаро за мной следит! Он уверен в том, что
именно я убила Джона, но не может этого доказать.
Она говорила очень медленно, чтобы Герда ее поняла и не
проболталась.
Герда предложила Пуаро чашку чая, он отказался. Потом
заговорила о самых простых вещах — это было характерно для нее.
— Я очень огорчена, что все ушли. Моя сестра с детьми
поехали на пикник, а я отказалась, потому что не очень хорошо себя чувствовала…
Она взяла с подноса чашку, выпила почти половину и
продолжала:
— Я так растеряна! Вы понимаете, всегда всем занимался Джон,
решения всегда принимал он… а теперь его нет… Без него я совершенно не знаю,
что делать! Стоило ему уйти, и все рухнуло! Дети задают мне вопросы, а я не
знаю, что им отвечать. Что сказать Терри, когда он меня спрашивает, почему
убили папу. Он когда-нибудь обязательно это узнает. Этот ребенок всегда все
хочет знать и всегда добивается своего. Меня удивляет то, что он спрашивает не
о том, кто убил отца, а почему его убили…
Герда внезапно откинулась на спинку кресла, на котором
сидела, голова ее запрокинулась, губы посинели.
— Мне плохо! — прошептала она. — Если бы только Джон…
Пуаро подошел к ней. Голова Герды упала на грудь. Пуаро
наклонился, приподнял ей одно веко, потом выпрямился.
— Хорошая смерть! — сказал он. — Без страданий!
Генриетта смотрела на него с изумлением.
— Сердце?
Через секунду она все поняла.
— Она что-то положила в чай? Бедная Герда! Она не могла себе
представить другого выхода!
Пуаро отрицательно покачал головой.
— Ошибаетесь! Отрава была для вас! Ведь она выпила чашку,
предназначенную вам.
— Мне? — все еще недоверчиво воскликнула Генриетта. — Но я
же сделала все, что могла, чтобы ей помочь!
— Это ничего не изменило! Вы когда-нибудь видели волка,
попавшего в капкан? Он пытается укусить того, кто хочет его освободить. Вы
узнали ее тайну и поэтому должны были умереть.
— И поэтому вы не дали мне выпить этот чай! Вы знали, что
она…
— Нет, мисс Савернейк, я не знал, что она насыпала в ваш чай
какое-то лекарство, я только предполагал, что это очень возможно. На подносе
стояли две полные чашки, было пятьдесят процентов вероятности, что она возьмет
ту, куда сама всыпала яд. Она умерла, и это хорошо! И для нее, и для ее бедных
детей…
Тихо он спросил:
— Вы ведь очень устали, не правда ли?
Она кивнула головой и в свою очередь тоже спросила:
— Когда же вы догадались?
— Точно не могу вам сказать, но с самого начала мне стало
ясно, что перед нами разыгрывают какой-то спектакль. Долго я не понимал, что
автор — сама Герда. Вся ее манера была какая-то театральная, и это потому, что
она играла роль. В этом деле удивительно сочетались чрезвычайная простота и
хитрость. Сначала это меня озадачило. Однако очень скоро я заметил, что ум, с
которым я непрерывно боролся, принадлежал вам, понял, что все обитатели
«Долины» угадали ваше желание и подыгрывали вам, были вашими союзниками. Почему
вы хотели спасти Герду?
— Потому что это было последним желанием Джона! Когда,
умирая, он произнес мое имя, я поняла, что он на меня рассчитывает, что он
умоляет меня спасти ее. Он ее любил. Гораздо сильнее, чем сам себе представлял.
Он ее любил больше, чем Веронику, больше, чем меня. Наверное, потому, что она
целиком принадлежала ему! Он знал, что если есть кто-то, кто может избавить
Герду от последствий ее поступка, то это только я. И он прекрасно знал также,
что я сделаю все, что он попросит, потому что я его люблю!
— И вы сразу же начали действовать?
— Да. Первое, что я сделала — бросила револьвер в пруд,
чтобы уничтожить или хотя бы сделать неясными отпечатки пальцев. Потом я
узнала, что существует еще одно, второе оружие. Я стала его искать и почти
сразу же нашла, потому что догадалась, как Герда попытается от него избавиться.
Люди инспектора Грэнджа пришли на несколько минут позже меня, револьвер уже был
в моей сумке, и там я его хранила все время, пока не смогла отвезти его в
Лондон. Там я спрятала его в своей мастерской. А потом снова привезла сюда и
постаралась положить так, чтобы полиция — его сразу же обнаружила.
— Лошадь! — тихо сказал Пуаро.
— Как вы догадались? Да! Я сунула его в непромокаемый мешок
и положила в арматуру, на которой потом слепила лошадь. Полиция не посмела бы
во время обыска сломать мое произведение. Как же узнали об этом?
— Ассоциация идей, — ответил Пуаро. — Эта лошадь напомнила
мне троянского коня… А отпечатки пальцев? Как вы их добыли?
— На углу моей улицы слепой старик продает спички. Он так и
не понял, что держит в руках, когда я попросила его подержать одну вещь, пока
ищу мелочь.
Пуаро смотрел на Генриетту с нескрываемым восхищением.
— Потрясающе! — воскликнул он. — Редко я имею дело с
противником вашего класса!
— Было страшно трудно опережать вас каждый раз на один ход.
— Не сомневаюсь. Я начал догадываться об истине, когда
заметил, что план противника состоит в том, чтобы направить подозрения не на
определенного человека, а на всех, кроме Герды. Все нас от нее отдаляло. Вы
нарисовали это дерево — «Игдрасил» — на столе в павильоне для того, чтобы
увеличить число подозреваемых. Леди Эндкателл, которая поняла вашу игру, чтобы
позабавиться, направляла бедного Грэнджа то направо, то налево. Он подозревал
всех: Эдварда, Дэвида, саму леди Эндкателл… И это было как раз то, чего вы
хотели, чтобы снять подозрения с убийцы. Все пути были хороши, и все они вели в
никуда!
Генриетта посмотрела на тело в кресле и прошептала:
— Бедная Герда!
— Вы ведь никогда не переставали ее жалеть?
— Вы правы. Она была безумно влюблена в Джона, но она не
могла видеть его таким, каким он был на самом деле. Она создала для своего
личного пользования что-то вроде идола, которого она украсила самыми
благородными качествами, какие только смогла выдумать. Вот это для нее и был
Джон. Я ее очень жалела. Ведь когда идол сокрушен, уже больше ничего не
остается!
