— Постараюсь
не заставлять тебя долго ждать, — обещал Джанни. — Изменим
маршрут, — обратился он к шоферу. — Едем в отель «Плаза».
3
Фьямма сидела в
середине голубого диванчика, сложив руки на коленях и не сводя неподвижного
взгляда с Джанни Штрауса, направлявшегося к ней по полутемному телезалу,
совершенно пустому в этот час. На ней были «вареные» джинсы и голубая футболка
с надписью «Я люблю Нью-Йорк». Ему казалось невероятным, что девочка с болезнью
Дауна проявила такую незаурядную изобретательность. Правда, надо было признать,
что над ней здорово потрудились врачи. Всячески способствуя развитию ее
природных задатков, они совершили настоящее чудо и превратили Фьямму в
необыкновенное существо.
— Привет, —
сказал Джанни, подходя к ней.
— Привет, —
ответила она, не трогаясь с места.
— Ты хотела
со мной поговорить? Я пришел.
— Мама велела
мне уйти, когда вы в первый раз пришли нас навестить. Но мне надо знать, что у
меня за брат, которого я совсем не знаю. Я немножко путаюсь в словах, кажется,
я что-то не так сказала, вы меня извините, синьор, — начала она.
Джанни сел в
кресло рядом с ней и протянул ей руку для рукопожатия. Она в ответ протянула
свою.
— Рад
познакомиться, сестренка, — улыбнулся он, блеснув очками в золотой
оправе. — Я тоже немножко стесняюсь. Знаешь, мне сорок лет, и у меня
плохой характер.
— Ну, характер
— это такая штука, что тут никто не виноват. Это ведь от рождения,
верно? — рассудительно заметила Фьямма.
— Я знал, что
ты есть, но ни разу тебя не навестил, — покаянно признался он.
— Мама мне
еще не рассказала про нашего отца. То есть, я хочу сказать, про Петера Штрауса.
Но она все время очень устает. Каким был наш отец, синьор? — с
трогательным простодушием спросила девочка.
— Он был
великим человеком. Он очень любил Марию, а я ей завидовал. И моя мать
тоже, — он сам поражался тому, с какой легкостью нашел общий язык с этой
малышкой.
— Когда
кто-то умирает, его обязательно называют великим человеком, — возразила
Фьямма.
— Мистраль
жив. Но он тоже великий человек.
— Это правда.
Я думаю, мама может полюбить только особенного человека. Но вы мне так и не
сказали, какой был Петер, — напомнила она, возвращая его к волнующей ее
теме.
— Он был
великаном. Думаю, он весил больше ста килограммов. Настоящая гора. У него были
светлые волосы и голубые глаза. И он был очень строгий. Должен признаться, я
его всегда побаивался. Он создал огромное богатство только благодаря своему
таланту. Он родился в бедном маленьком доме на реке Лиммат, в Цюрихе. Его отец
работал в каменоломне, а мать была прачкой. Он не хотел учиться, говорил, что
его всему научила жизнь. Когда ему было двенадцать, он сел в Генуе на торговый
пароход и отправился в Южную Америку. В тридцать лет он был уже богат и женился
на моей матери. Она австрийка и сейчас живет в Инсбруке. Она была замечательной
пианисткой. Но их брак никогда не был счастливым. Когда отец умер, мне
досталось в наследство колоссальное состояние, и теперь я с трудом стараюсь его
сохранить. Понимаешь, он был предпринимателем, а я нет. Беру ссуды в банках,
чтобы залатать дыры, но стоит мне заткнуть одну, как тут же где-то открывается
другая. Наверное, скоро я просто все продам. Что ты еще хочешь знать, Фьямма?
— Что это за
город, где родился наш отец? — спросила она.
— Ты никогда
не была в Цюрихе?
— Я была во
многих местах, но я не все хорошо помню. Как это говорят? Память — мое слабое
место.
— У каждого
есть свое слабое место, — попытался утешить ее Джанни.
— У меня их
много. Люди на меня глазеют, потому что я не такая, как другие. Я все время
чувствую разницу между собой и остальными, но стараюсь быть похожей на них. Это
прямо наказание. Я очень устаю, потому что все время стараюсь. Когда я
встречаюсь с незнакомыми, мне все кажется, что я сама не своя. Сейчас я уже
подросток. Мне двенадцать лет. Мама говорит, что это чудесный возраст. Но это
неправда. То есть, я хочу сказать, для меня это не так. Я все время стараюсь
казаться довольной. Каждое утро, когда я открываю глаза, мне так тяжело
начинать новый день. Мне надо делать зарядку, чтобы не растолстеть, а потом
ингаляции, потому что я легко простужаюсь. И никогда я не могу съесть то, что
мне нравится, потому что надо соблюдать диету. Конечно, это помогает: я хорошо
дышу, легко двигаюсь, и у меня нет ни капли жира. Но я никогда не стану
красивой, как моя мама. У меня на одну хромосому больше, чем нужно, зато
многого другого мне не хватает. — Никогда раньше Фьямме не приходилось
держать такую длинную и членораздельную речь.
Она говорила
медленно, с трудом подбирая нужные слова. Потом, переведя дух, посмотрела на
человека в золотых очках. Он ничего не говорил и сидел, опустив глаза.
— Наверное, я
сказала что-то не так, — прошептала она. — Извините меня, синьор.
Она поднялась с
дивана, собираясь уходить. Он крепко схватил ее за руку, чтобы удержать.
— Не уходи,
Фьямма. Не сейчас. Я тебя не знал, но я уверен, что наш отец гордился бы тобой.
Ты молодчина.
— Моя мама
тоже так говорит, потому что она меня любит. А теперь мне правда пора идти.
— Мне жаль с
тобой расставаться. Если хочешь, мы скоро снова увидимся. Но только при одном
условии: если ты перестанешь называть меня синьором, — сказал Джанни.
— Я
постараюсь, синьор, — обещала девочка.
Из холла гостиницы
до них донеслись возбужденные голоса.
— Уверяю вас,
синьора, никто из нас ее не видел, — говорил кто-то.
— Адель, как
ты могла уйти и оставить ее одну? — Это был голос Марии, она сердилась на
бабушку.
— У этой
девчушки больше мозгов, чем ты думаешь. Раз она ушла, значит, были на то
причины. Она вернется, не беспокойся, — мощный голос Адели перекрывал все
остальные.
— А если ее
похитили? Если кто-то причинил ей вред? Надо сообщить в полицию, —
взволнованно говорила Мария.
В эту минуту
Фьямма вышла из телезала. Следом за ней шел Джанни.
— Я здесь,
мамочка, — простодушно сказала она.
Мария распахнула
объятия, и Фьямма побежала к ней.
— Я хотела
познакомиться со своим братом, — прошептала она на ухо матери.
— Об этом мы
после поговорим, — прервала ее Мария, крепко прижимая дочку к груди.
* * *
Мистраль быстро
поправлялся. Природа наградила его несокрушимым здоровьем, и он хорошо
поддавался лечению. Больше всего неприятностей ему доставляла голова, однако с
течением времени боль стала слабеть и отступать.
Как-то, зайдя в
палату, Мария застала его погруженным в мрачные мысли.
