— Не знаю…
Роули без всякой мысли смотрел на расстилавшееся впереди
поле.
— Зависит от обстоятельств.
— Роули… — Она заколебалась. — Тебя не огорчило… Я хочу
сказать… Джонни…
Его холодный взгляд заставил ее остановиться.
Оставь Джонни в покое! Война окончена — мне посчастливилось.
— Ты хочешь сказать: посчастливилось, что… — она в сомнении
остановилась, — что тебе не пришлось… идти?
— Ужасное везение, не правда ли?
Она не знала, как понять эти слова. В его голосе звучало
сдерживаемое волнение. Он прибавил с улыбкой:
— Но, конечно, девушкам из армии будет трудно привыкнуть
снова к дому.
Она с заметным раздражением сказала:
— Не говори глупостей, Роули. Не надо.
Но с чего бы ей раздражаться? Не с чего, если только его
слова не задели ее за живое.
— Ну ладно, — сказал Роули. — Я думаю, нам лучше поговорить
о нашей свадьбе. Если только ты не передумала.
— Конечно, не передумала. С чего ты взял?
Он ответил неопределенно:
— Почем знать…
— Ты хочешь сказать… ты думаешь, что я… что я изменилась?
— Не особенно.
— Может, ты сам передумал? Скажи мне.
— О нет, я-то не передумал. Тут, на ферме, какие уж
перемены… Никаких…
— Ну, тогда все в порядке, сказала Лин, чувствуя какую-то
неудовлетворенность. Когда ты хочешь назначить свадьбу?
— В июне примерно.
— Согласна…
Они молчали. Все было решено. Но помимо воли Лин чувствовала
страшную подавленность. Роули был Роули — такой же, как всегда. Любящий,
спокойный, ненавидящий громкие слова.
Они любят друг друга. Они всегда любили друг друга и не
говорили о своей любви — зачем говорить о ней сейчас?
Они поженятся в июне. Будут жить на ферме «Лонг Уиллоуз» (ей
всегда нравилось это красивое название «Высокие ивы»), и она никогда больше не
уедет. Не уедет — то есть в том смысле, какой приобрели для нее теперь эти
слова. Волнение той минуты, когда поднимают трап, беготня команды…
Трепет, когда самолет отрывается от земли и парит в воздухе.
Очертания незнакомого берега… Запах горячей пыли, нефти и чеснока, трескотня
чужой речи… Незнакомые высокие цветы, гордо растущие в пыльных садах…
Упаковка вещей — где-то будем распаковывать их в следующий
раз?
Все это кончилось. Война кончилась. Лин Марчмонт приехала
домой. Она дома. «Дома матрос, вернулся он с моря…»
«Но я уже не та Лин, которая уезжала», — думала она.
Она подняла глаза и увидела, что Роули наблюдает за ней…
Глава 4
Вечеринки у тети Кэтти всегда были похожи одна на другую.
Они оставляли впечатление той же неумелости, того же художественного
беспорядка, что и сама хозяйка.
Доктор Клоуд с трудом сдерживал раздражение. Неизменно
вежливый с гостями, он в то же время не оставлял сомнения в том, что вежливость
дается ему с большим трудом.
По внешнему виду Лайонел Клоуд был чем-то похож на своего
брата Джереми. Тоже сухощавый и седой, он, однако, не отличался
невозмутимостью, присущей его брату-адвокату. Он был нетерпелив и резок — его
раздражительность восстановила против него многих пациентов, которые не видели
за ней его большого врачебного опыта и человеческой доброты. Но по-настоящему
интересовали его только научные исследования, своим хобби он считал изыскания
по истории употребления лечебных трав. Человек рациональный и умный, он с
трудом терпел причуды жены.
Лин и Роули всегда называли миссис Джереми Клоуд только
Фрэнсис. Миссис Лайонел Клоуд именовалась не иначе, как тетя Кэтти. Они любили
ее, но считали во многом смешной.
Эта вечеринка, устроенная специально, чтобы отпраздновать
возвращение Лин домой, была делом чисто семейным.
Тетя Кэтти нежно приветствовала племянницу:
— Какая ты хорошенькая и загорелая! Это все Египет, я
уверена. Ты прочла книгу об оракулах страны пирамид, которую я послала тебе?
Очень интересно!.. Все становится так понятно, не правда ли?
От необходимости отвечать Лин была избавлена приходом миссис
Гордон Клоуд и ее брата Дэвида.
— Это моя племянница Лин Марчмонт, Розалин.
Лин, насколько это позволяли приличия, с любопытством
осмотрела вдову Гордона Клоуда. Да, она хороша, эта девочка, которая вышла за
старого Гордона Клоуда из-за его денег. Справедливы были и слова Роули о том,
что у нее вид воплощенной невинности. Черные волосы, ниспадающие крупными
волнами, ирландские синие глаза с поволокой, полураскрытые губы.
Все остальное в ней свидетельствовало о богатстве. Платье,
драгоценности, маникюр, меховая пелерина. Фигура хорошая, но она не умеет
по-настоящему носить дорогую одежду, носить ее так, как носила бы Лин Марчмонт,
если бы ей дали хоть половину таких средств. («Но у тебя никогда не будет этих
средств», — сказал ей тут же внутренний голос.) — Здравствуйте, как поживаете?
— сказала Розалин Клоуд.
И повернулась в нерешительности к мужчине, стоявшему за ней.
— Это… Это мой брат.
— Как поживаете? — сказал Дэвид Хантер.
Это был стройный молодой человек с темными волосами и
темными глазами.
Он не казался счастливым — скорее излишне дерзким и готовым
постоять за себя.
Лин сразу поняла, почему он так не нравился всем Клоудам.
Она встречала за границей людей такого типа — бесстрашных и чуточку опасных.
Людей, на которых нельзя положиться, готовых на подвиг в состоянии экзальтации
и способных довести своих боевых командиров до исступления полным отсутствием
дисциплины.
Лин спросила у Розалин, чтобы поддержать разговор:
— Как вам нравится Фэрроубэнк?
— Чудесный дом, — сказала Розалин.
Дэвид Хантер усмехнулся.
— Бедняга Гордон неплохо устроился. Не пожалел денег.
Это вполне соответствовало истине. Когда Гордон решил
поселиться в Вормсли Вейл — или, вернее, проводить там часть своего времени, —
он счел необходимым построить дом. Он был слишком большим индивидуалистом,
чтобы согласиться жить в доме, пропитанном историями других людей. Гордон
пригласил молодого современного архитектора и предоставил ему полную свободу.
Половина жителей Вормсли Вейл считала Фэрроубэнк чудовищным жилищем: его
прямоугольные формы, его встроенная мебель, скользящие двери, стеклянные столы и
стулья — все это вызывало неодобрение. Единственно, что нравилось всем, — это
ванные комнаты.
