Лин взяла и стала их просматривать. Тут не было никаких
излишеств.
Черепица на починку крыши; ремонт изгороди; замена
прохудившегося котла отопления в кухне. Сумма получалась солидная.
Миссис Марчмонт жалобно сказала:
— Думаю, нам придется переехать отсюда. Но куда? Маленьких
домиков нет, их просто не существует на свете. О, я не хочу расстраивать тебя
всем этим, Лин, сразу после твоего возвращения. Но я не знаю, что делать.
Просто не знаю…
Лин посмотрела на мать. Ей было за шестьдесят. Она никогда
не отличалась здоровьем. Во время войны у нее жили эвакуированные из Лондона,
она готовила для них и убирала, работала в Женской организации помощи фронту,
варила варенье, помогала организовать горячие завтраки в школе.
Она трудилась по четырнадцать часов в день, и это после
легкой жизни, которую она вела до войны. Лин видела, что мать держится из
последних сил. Она измотана и полна страха перед будущим.
В душе Лин закипал гнев. Она медленно проговорила:
— А не могла ли бы эта… Розалин… помочь?
Миссис Марчмонт вспыхнула.
— Мы не имеем права, никакого права.
Лин возразила:
— Я думаю, ты имеешь моральное право. Дядя Гордон всегда
помогал нам.
Миссис Марчмонт покачала головой.
— Не очень красиво, дорогая, просить милости у того, кого не
слишком жалуешь. Да к тому же этот ее братец никогда не разрешит ей дать ни
пенни.
Затем героизм уступил место чисто женской язвительности, и
она добавила:
— Если только он вообще ей брат!
Глава 2
Фрэнсис Клоуд в задумчивости смотрела на мужа, сидящего
напротив нее за обеденным столом.
Фрэнсис было сорок восемь лет. Она принадлежала к числу тех
худых подвижных женщин, которым идет одежда из твида. Ее лицо, не знавшее
косметики, кроме легкой полоски помады на губах, носило следы былой
высокомерной красоты.
Джереми Клоуд был худощавый седой шестидесятитрехлетний
мужчина с замкнутым и бесстрастным лицом. В этот вечер его лицо казалось даже
более бесстрастным, чем обычно.
Жене было достаточно одного взгляда, чтобы заметить это.
Пятнадцатилетняя девочка сновала вокруг стола, подавая
блюда. Ее напряженный взгляд был устремлен на Фрэнсис. Если та хмурилась, у
горничной все чуть ли не из рук валилось, а при одобрительном взгляде она
расплывалась в улыбке.
В Вормсли Вейл давно с завистью отметили, что уж если у кого
хорошие слуги, так это у Фрэнсис Клоуд. Она не подкупала их чрезмерной платой и
была очень требовательна, но охотно ободряла всякую удачу и так заражала
примером собственной энергии и трудолюбия, что обыкновенная работа по дому
приобретала какой-то чуть ли не творческий смысл. В течение своей жизни Фрэнсис
привыкла, что ее обслуживают, и воспринимала это как должное; она так же ценила
хорошую кухарку или хорошую горничную, как ценила бы хорошего пианиста.
Фрэнсис Клоуд была единственной дочерью лорда Эдварда
Трентона, который разводил племенных лошадей по соседству с Вормсли Хит. Те,
кто знал обстоятельства дела, расценили полное банкротство лорда Эдварда как
наилучший способ избежать худших последствий. Ходили слухи о странных
происшествиях с его лошадьми, о каком-то расследовании Правления клуба жокеев.
Но лорд Эдвард уладил все дело, лишь слегка замарав свою репутацию, и достиг
соглашения с кредиторами, которое давало ему возможность вести чрезвычайно
комфортабельную жизнь где-то на юге Франции.
Всеми этими благодеяниями он был обязан хитроумию и
недюжинной энергии своего поверенного, Джереми Клоуда. Клоуд сделал гораздо
больше того, что обычно делает поверенный для своего клиента, даже предложил
собственные гарантии. Он ясно дал понять, что испытывает глубокое чувство к
Фрэнсис Трентон, и по истечении некоторого времени, когда дела ее отца были
благополучно устроены, Фрэнсис стала миссис Джереми Клоуд.
Каковы были ее собственные чувства, никто не знал. Можно
было только с уверенностью сказать, что она честно выполнила свою часть
договора. Она была хорошей и верной женой для Джереми, заботливой матерью их
сына, всячески соблюдала интересы Джереми и никогда ни словом, ни делом не
давала основания думать, что этот брак был вызван чем-либо иным, кроме ее
собственной доброй воли.
За это семья Клоудов чрезвычайно уважала и почитала Фрэнсис.
Клоуды гордились ею, считались с ее мнением, но никогда не испытывали к ней
нежных чувств.
Что думал о своей женитьбе сам Джереми Клоуд — никто не
знал, ибо никто вообще не знал, что думал или чувствовал Джереми Клоуд.
«Сухарь» — таким считали Джереми. Мнение о нем как о юристе и порядочном
человеке было очень высокое. Контора «Клоуд и Брунскил» никогда не бралась за
сомнительные дела. Ее считали не особенно блестящей, но вполне надежной.
Фирма процветала, и Джереми Клоуд жил в красивом доме
георгианского стиля, рядом с базарной площадью. За домом тянулся большой
старинный сад, окруженный стеной, и весной, когда цвели груши, в этом саду
бушевало море белых цветов…
Покончив с обедом, муж и жена перешли в комнату, окна
которой выходили в этот сад. Служанка Эдна принесла кофе. Она взволнованно
дышала открытым ртом: у нее были полипы. Фрэнсис, налив немного кофе в чашечку,
попробовала — кофе оказался крепким и горячим. Она коротко одобрила:
— Отлично, Эдна.
Эдна покраснела от удовольствия и вышла из комнаты,
удивляясь, однако, про себя, как это люди могут пить такой кофе. По мнению
Эдны, кофе должен быть бледно-кремового цвета, очень сладкий и с большим
количеством молока!
В комнате, выходящей в сад, Клоуды пили свой кофе, черный,
без сахара.
Во время обеда они говорили о самых разных вещах: о
знакомых, о возвращении Лин, о видах на урожай. Но сейчас, наедине, они
молчали.
Фрэнсис откинулась в кресле, наблюдая за мужем. Он
совершенно забыл о ее присутствии. Правой рукой он поглаживал верхнюю губу.
Хотя Джереми Клоуд и сам не подозревал этого, такой жест был характерен для
него и выражал тайное и глубокое волнение. Фрэнсис не часто приходилось видеть
этот жест. Однажды — в раннем детстве Энтони, их сына, когда он был тяжело
болен. Другой раз — в ожидании вердикта присяжных. Потом — в начале войны,
когда должны были прозвучать решающие слова по радио. И еще — накануне ухода
Энтони в армию после отпуска.
Перед тем как заговорить, Фрэнсис задумалась.
Ее замужняя жизнь была счастливой, но ей не хватало теплоты,
выраженной словами. Фрэнсис всегда уважала право мужа быть сдержанным. Он
платил ей тем же.
