Фрэнсис Клоуд вздохнула и выпрямилась в кресле.
— Понятно, — сказала она. — Растрата чужих денег. Или, если
это неточное слово, нечто в этом роде. В общем, как молодой Вильямс.
— Да, но на этот раз… Ты не понимаешь… ответственность несу
я. Я пустил в дело фонды, которые были доверены мне на хранение. До сих пор мне
удавалось заметать следы…
— Но теперь все должно выйти наружу?
— Если только я не смогу найти необходимые деньги, и притом
быстро.
Никогда в жизни он не испытывал подобного позора. Как она
это примет?
В данный момент она принимала это очень спокойно. Но,
впрочем, подумал он, Фрэнсис никогда не делает сцен. Никогда не упрекает, не
бросает обвинений.
Подперев рукой щеку, она в задумчивости хмурила брови.
— Как глупо, что у меня нет своих денег.
Он сказал:
— Существует твоя брачная дарственная запись, но…
Она отмахнулась.
— Я думаю, этих денег уже нет.
Он промолчал. Затем сказал, с трудом подбирая слова, своим
бесцветным голосом:
— Мне очень жаль, Фрэнсис. Не могу выразить, как жаль. Ты
заключила невыгодную сделку.
Она посмотрела на него в упор.
— Ты уже говорил это. Что ты имеешь в виду?
Джереми сказал, преодолевая волнение:
— Когда ты была так добра, что согласилась выйти за меня
замуж, ты была вправе ожидать… ну, честности… и жизни без забот.
Она смотрела на него в полном изумлении.
— Постой, Джереми. Как ты думаешь, почему я вышла за тебя
замуж?
Он слегка улыбнулся.
— Ты всегда была верной и преданной женой, дорогая. Но едва
ли я могу льстить себя мыслью, что ты приняла бы мое предложение при… м-м-м…
других обстоятельствах.
Она с удивлением смотрела на него и вдруг разразилась
смехом.
— Ты глупый старый сухарь! Так вот какие романтические
бредни скрываются за твоей внешностью невозмутимого законника! Так ты в самом
деле считаешь, что я вышла за тебя в благодарность за спасение отца от этой
волчьей стаи — от руководителей Клуба жокеев и прочих им подобных?
— Ты так сильно любила отца, Фрэнсис.
— Я была предана папе! Он был ужасно мил, и с ним было так
забавно жить! Но если ты думаешь, что я могла продать себя семейному поверенному,
чтобы спасти отца от того, что ему всю жизнь угрожало, значит, ты никогда меня
по-настоящему не знал. Никогда.
Она, не отрываясь, глядела на него. «Невероятно! — думала
она. Прожить в браке более двадцати лет и не знать, о чем думает другой! Да и
как можно было предполагать, что у него склад ума, такой не похожий на ее
собственный. Он романтик, глубоко прячущий свой романтизм, но все-таки
романтик. Все эти картины Стенли Уэймана у него в спальне. — Хоть они должны
были надоумить меня. Дорогой мой глупыш!»
Она сказала:
— Я, разумеется, вышла за тебя потому, что любила тебя.
— Любила? Но что ты могла найти во мне?
— На этот вопрос я, право, затрудняюсь ответить. Ты был
таким непохожим, так сильно отличался от всей папиной компании. Уж одно то, что
ты никогда не говорил о лошадях. Ты и представить себе не можешь, до чего мне
надоели эти лошади и разговоры о шансах на выигрыш кубка в Ньюмаркете. Ты
пришел к обеду однажды вечером… помнишь? И я сидела рядом с тобой и спросила у
тебя, что такое биметаллизм
[1]
и ты рассказал мне — действительно объяснил мне!
Это заняло все время обеда. (Обеда из шести блюд — мы в это время были при
деньгах и держали французского повара!)
— Это, наверное, было ужасно скучно, — сказал Джереми.
— Это было захватывающе интересно! Никогда никто до этого не
разговаривал со мной всерьез. И ты был так вежлив, но в то же время, казалось,
и не глядел на меня, и не думал о том, что я хорошенькая или миленькая. Это
задело меня за живое. Я поклялась себе, что ты обратишь на меня внимание.
Джереми Клоуд сказал угрюмо:
— Я-то обратил на тебя внимание сразу. После того обеда,
придя домой, я не мог уснуть. На тебе тогда было голубое платье с васильками…
Минуты две они молчали. Затем Джереми сказал:
— Ах, это было так давно…
Она быстро пришла к нему на помощь:
— А теперь мы — немолодые супруги, находящиеся в
затруднительном положении.
— После того, что ты мне только что сказала, Фрэнсис, мне в
тысячу раз труднее… Этот позор…
Она прервала его:
— Давай сразу поставим точки над «i». Тебя могут обвинить,
посадить в тюрьму… (Он вздрогнул.) Я не хочу этого. Я сделаю все, чтобы этого
не случилось. Но не приписывай мне моральных переживаний и гражданского гнева.
Я вовсе не из высокоморальной семьи, не забывай этого. Отец, хоть он и был
милый человек, не считал за грех смошенничать. А Чарлз, мой кузен? Дело замяли,
его не отдали под суд и сплавили за океан, в колонии. А мой кузен Джеральд?
Этот подделал чек в Оксфорде. Но он отправился на фронт и был награжден Крестом
Виктории за беспримерную отвагу, преданность своим соратникам и нечеловеческую
выносливость. Я хочу сказать, что таковы люди — нет отвратительно плохих и
ангельски хороших людей. Не думаю, что и сама я безупречна — я вела себя
безупречно потому, что у меня не было соблазнов, не было искушений. Но есть у
меня хорошее качество, и это — мужество. И еще (она улыбнулась ему) — я верный
товарищ!
— Дорогая моя! — Он встал, подошел к ней и, нагнувшись,
коснулся губами ее волос.
— А теперь, — сказала дочь лорда Трентона, улыбаясь ему, —
давай обсудим, что же нам предпринять? Надо добывать деньги.
Лицо Джереми снова окаменело.
— Не вижу как и где.
— Закладная на этот дом… О, понимаю, — быстро добавила она,
— дом уже заложен. Как я глупа! Разумеется, ты сделал все, что мог, всюду, где
было легко достать деньги, ты уже взял. Значит, вопрос о том, у кого можно
взять в долг. Я думаю, возможность только одна. У жены Гордона — черноволосой
Розалин.
Джереми с сомнением покачал головой.
