— Нужна большая сумма… А трогать капитал Розалин не может.
Она имеет право только пожизненно пользоваться процентами.
— Этого я не знала. Я думала, что деньги принадлежат ей без
оговорок. Что же будет с капиталом после ее смерти?
— Деньги перейдут к ближайшим родственникам Гордона. То есть
они будут разделены между мною, Лайонелом, Эделой и сыном Мориса — Роули.
— Вот как, перейдут к нам… — медленно сказала Фрэнсис.
Казалось, какая-то тень пронеслась по комнате… Как порыв
холодного ветра, как смутная мысль.
Фрэнсис сказала:
— Ты мне об этом не говорил… Я думала, она получила их
навсегда… и сможет оставить кому захочет…
— Нет, по закону 1925 года о наследовании имущества,
оставленного без завещания…
Фрэнсис вряд ли слушала его объяснения. Когда он кончил, она
сказала:
— Едва ли это имеет для нас какое-нибудь значение. Мы умрем
задолго до того, как она станет дамой средних лет. Сколько ей? Двадцать пять?
Двадцать шесть? Она может прожить до семидесяти.
Джереми Клоуд неуверенно сказал:
— Мы могли бы попросить у нее взаймы — как у родственницы.
Возможно, она щедрая, добрая девочка. Мы ведь так мало о ней знаем…
Фрэнсис сказала:
— Во всяком случае, мы отнеслись к ней довольно тепло и не
язвили, как Эдела. Быть может, она захочет ответить нам тем же.
Муж предупредил ее:
— Но не должно быть ни малейшего намека на… э-э-э… то, зачем
нужны эти деньги.
Фрэнсис нетерпеливо ответила:
— Ну, разумеется. Но беда в том, что придется иметь дело не
с самой Розалин. Она всецело под влиянием своего брата.
— Отталкивающий молодой человек! — сказал Джереми.
Фрэнсис внезапно улыбнулась.
— О нет, — сказала она. — Наоборот, привлекательный.
Полагаю, что при этом он не слишком разборчив в средствах. Но если на то пошло,
я тоже не чересчур щепетильна!
Ее улыбка стала жесткой. Она посмотрела на мужа.
— Мы не поддадимся, Джереми, — сказала она. — Мы найдем
выход из положения — даже если мне придется для этого ограбить банк!
Глава 3
— Деньги! — сказала Лин.
Роули Клоуд кивнул. Это был коренастый молодой человек,
загорелый, с задумчивыми голубыми глазами и очень светлыми волосами. Он отличался
крайней медлительностью, которая казалась не врожденной, а нарочитой.
— Да, — сказал он. — Сейчас, кажется, все сводится к
деньгам.
— А я думала, что у фермеров во время войны дела шли
превосходно.
— Да, конечно, но этого не хватит надолго. Через год мы
сползем на прежний уровень. Рабочих не найти, платить надо больше, все
недовольны, никто не знает, чего, собственно, хочет. Только если ведешь
хозяйство на широкую ногу — тогда, конечно, ничто не страшно. Старый Гордон это
понимал. Именно так он хотел поставить дело, когда собирался в нем участвовать.
— А теперь?.. — спросила Лин.
Роули усмехнулся.
— А теперь миссис Гордон едет в Лондон и выбрасывает пару
тысяч фунтов на норковую шубку.
— Но это… это грешно!
— О нет. — Он помолчал и сказал:
— Мне бы хотелось купить норковую шубку тебе, Лин…
— Что представляет собой Розалин, Роули? — Лин хотелось
знать мнение сверстника.
— Ты увидишь ее сегодня. На вечеринке у дяди Лайонела и тети
Кэтти.
— Да, знаю. Но мне интересно именно твое мнение. Мама
говорит, что она полоумная.
Роули задумался.
— Ну, я бы тоже не сказал, что интеллект — ее сила. Но
думаю, что она только кажется полоумной — из-за того, что слишком следит за
собой.
— В чем же?
— О, во всем. Главным образом, следит за своим выговором — у
нее, знаешь, сильный ирландский акцент. И еще — при выборе вилки. И при
возникающих в разговоре литературных ассоциациях.
— Так она в самом деле совсем… необразованна?
Роули усмехнулся.
— Да, она не леди, если ты это имеешь в виду. У нее
прелестные глаза и прекрасный цвет лица — я полагаю, на это и попался старый
Гордон. Да к тому же у нее трогательно наивный вид. Не думаю, что это
притворство, хотя, конечно, трудно сказать. Она всегда какая-то потерянная и
предоставляет Дэвиду собой руководить.
— Дэвиду?
— Это ее братец. Могу поклясться, что зато уж он-то далеко
не наивен…
— И Роули добавил:
— Он не слишком жалует нас.
— А с чего бы ему нас любить? — резко спросила Лин и
добавила, поймав удивленный взгляд Роули:
— Я имею в виду, что и ты не любишь его.
— Разумеется, не люблю. Да и тебе он не понравится. Он не
нашего круга.
— Ты не знаешь, Роули, кто мне нравится и кто не нравится. Я
немало повидала за последние три года. Думаю, что мой кругозор расширился.
— Ты больше видела, чем я, это правда.
Он сказал это спокойно, но Лин внимательно взглянула на
него. Что-то скрывалось за этим ровным тоном.
Он ответил ей твердым взглядом, лицо его не выражало
никакого волнения.
Лин вспомнила, что всегда было нелегко узнать, о чем думает
Роули.
Все в этом мире стало шиворот-навыворот, думала Лин. Раньше
мужчина шел на войну, а женщина оставалась дома. А теперь получилось наоборот.
Из двух молодых людей, Роули и Джонни, один должен был
остаться на ферме. Они бросили жребий — Джонни Вэвасаур пошел в армию. Он погиб
почти сразу, в Норвегии. За всю войну Роули не уезжал от дому дальше, чем за
две мили.
А она, Лин, побывала в Египте, в Северной Африке, на
Сицилии. Не раз ей пришлось бывать под огнем.
И вот теперь они встретились — Лин, вернувшаяся с войны, и
Роули, остававшийся дома.
Она вдруг подумала: быть может, это ему неприятно.
Нервно кашлянув, сказала:
— Иногда кажется, что все идет как-то кувырком. Верно?
