– Видишь вон то открытое место? – прокричала она ему в ухо немного погодя. – Это Городской Луг. Там у нас проходят праздники. Угощение на четвертое июля, парад на День Памяти Павших, скачки в фонд добровольной пожарной дружины осенью и конкурс ледяной скульптуры зимой.
– Должно быть, занятно.
«На самом деле – вовсе нет», – подумала Дженни, но ей не хотелось выглядеть озлобленной, не хотелось быть озлобленной сейчас, когда ее жизнь в Литтл-Фоллз подходила к концу. Поэтому она показала Питу, где живет Мириам, где живет ее воспитательница из детского сада, даже где живут старший О'Кифи с женой, хотя это заставило ее занервничать. Она могла бы показать ему и дом Дэна с гаражом, где помещался полицейский участок, – это было действительно приятное место, – но он наметил другой маршрут. Следуя ему, они подъехали к танцевальному залу, остановились под каштаном, где Дженни впервые увидела Пита, и постояли немного, оставив мотор работать вхолостую. Потом снова промчались по «Небаноник-Трэйл», вверх и вниз по склону, и повернули на шоссе.
Пит заложил вираж под таким углом, что сердце у Дженни ухнуло, и, прекрасно чувствуя ее восторг, еще быстрее понесся по шоссе в ночь. Она представляла, что все будет точно также, когда они будут проезжать здесь в последний раз. На мотоцикле с Питом она могла уехать куда угодно, делать все что угодно, быть кем угодно. Пит свернул к Джиро. Он припарковался, пристегнул их шлемы к рулю и за руку ввел ее в ресторан.
Мечта Дженни превращалась в реальность. Впервые она была одной из девушек с одним из парней и могла точно так же, как все они, занять место в отгороженной кабинке, заказать точно такой же пухлый, сочный бургер, пережевывать точно такое же жирное жаркое, пить то же самое разливное пиво. Когда Пит бросил монетку в музыкальный автомат и потянул Дженни за собой на маленькую танцплощадку, она была на седьмом небе. Она танцевала точно так же, как делала это дома наедине с телевизором, и ничем не отличалась от остальных. А когда он привлек ее ближе к себе и повел в танце таким скользящим, сексуальным шагом, о котором она не слышала и не читала, которого не видела ни в телевизоре, ни даже в собственных мечтах, седьмое небо осталось далеко внизу.
– Какая ты замечательная, – все время повторял он, и чем больше он это говорил, тем больше она и вправду ощущала себя такой. Как просто держать голову поднятой, а плечи – расправленными, когда кто-нибудь смотрит на тебя потому, что хочет тебя видеть. Как просто заглядывать в его глаза, когда видишь в них все то, что хочешь увидеть. Как просто улыбаться, когда образ будущего, который он приоткрыл тебе, так чудесен.
И ничего не кончилось, когда они покинули ресторан. Они доехали до карьера, где в этот час уже практически никого не было, и Дженни показала Питу известную ей потайную дорожку. По мягкому хвойному ковру мотоцикл вскарабкался наверх, к дальнему краю непроглядно-черного бассейна. Они сняли шлемы, положили их на землю и поменялись местами, так что теперь Дженни была впереди. Не спрашивая ни о чем, он притянул ее к себе, и его руки, пробравшись к ней под куртку, начали легонько гладить ее живот.
– Говорят, тут живет существо, – сказала она ему. – Говорят, что оно возникло из самой скалы, когда карьер затопили, и теперь прячется в самом глубоком месте.
– Ты веришь в него? – спросил Пит. Она на минуту задумалась, потом кивнула.
– Я люблю представлять, что у него там, на дне, есть семья, и ему не одиноко. Это миролюбивое существо. Оно никому не причиняет вреда.
– А кто-нибудь его видел?
– Некоторые утверждают, что видели.
– А ты?
– Не знаю точно. Я часто подолгу сижу здесь, просто смотрю и смотрю на воду. Я так много раз воображала, как оно проплывает в глубине.
Руки Пита поднимались выше и выше, пока большие пальцы не коснулись снизу ее груди.
Дженни закрыла глаза. Иногда трудно понять, что реально, а что – нет.
Еще немного вверх – и ее груди сами легли к нему в ладони. Это было приятно. Нет, это было не просто приятно. Это было чудесно. Но этого было мало.
Он помог ей развернуться в седле, и она обвила руками его шею. А его руки уже пробрались под свитер и нащупали кружева ее лифчика.
– Как здорово, – прошептал он и приник к ее губам. Поцелуй был бы длиннее, если бы оба они не начали задыхаться от возбуждения. После этого он расстегнул лифчик и начал ласкать ее обнаженную грудь. – Тебе хорошо?
Дженни кивнула. Ей было так хорошо, что она уже не находила слов, а если бы и нашла, то все равно не смогла бы выговорить. То неведомое и невыразимое, что наполняло все ее тело, продолжая нарастать с каждым движением его рук, все настойчивее и увереннее ласкавших ее, с каждым новым всплеском наслаждения, отражавшимся в его глазах, не оставляло места для слов.
– Поедем домой? – хриплым шепотом спросил он. Она снова коротко кивнула.
Не прошло и минуты, как она уже сидела позади него со шлемом на голове, и они отправились в обратный путь. На этот раз она не смотрела по сторонам. Ей было неважно, как называется нечто, завладевшее ее телом, но она хотела как можно лучше узнать его вкус, поэтому закрыла глаза и отдалась внутренним ощущениям. Ей действительно казалось, что тело больше не подчиняется ей – оно трепетало и пылало, оно совершало действия, ранее немыслимые, и заставляло Дженни думать о том, что раньше казалось невозможным – например, помассировать живот Пита и опустить руки ниже.
Она едва не задохнулась от того, что нащупала. Он вернул ее руки в безопасное место и сдавленно прокричал ей:
– Если будешь продолжать в том же духе, мы улетим с дороги!
– Прости, я идиотка!
– Нет, ты чудо!
Да, на самом деле она не чувствовала ни вины, ни стыда. Она чувствовала себя так же восхитительно, как во время гонки по шоссе, или танца у Джиро, или ласк у карьера. Она чувствовала себя так, как будто счастье действительно было возможно.
Пит проехал вдоль ее улицы, накренив машину, свернул к дому и затормозил прямо у ступенек. Но когда он взял ее за руку, чтобы ввести в дом, она неожиданно замотала головой.
– Неприятные ассоциации, – объяснила она, и он, кажется, понял, потому что первым направился к соснам на заднем дворе и отвел в сторону колючий занавес, открывая ей проход.
Если на улице и было холодно, она этого не замечала. Ее тело было таким разгоряченным, что она даже не могла быстро стащить с себя одежду, а потом от близости Пита жар стал еще сильнее. Он целовал и ласкал ее, пока она не стала умолять его сделать что-нибудь, все что угодно, чтобы избавиться от напряжения внизу живота, ставшего невыносимым. Но он сказал, что не хочет заставлять ее. Он сказал, что хочет, чтобы она, наконец, почувствовала то, что должна чувствовать женщина. Он сказал, что хочет, чтобы она знала, что она красива, женственна и любима, и сказал, что если ей кажется, что она еще не готова к тому, чтобы он вошел в нее, то это тоже нормально.
