Но мать ответила, как отрезала:
— Тогда ты бери на себя дом, огород и хозяйство! Все равно не учишься, так хоть делом будешь занят. А то сам ни в хрен собачий негож и мне мешаешь! Если и дальше так, самого из дома выкину. Не учишься и не помогаешь, только дармоедствуешь! Сколько можно терпеть? Да еще грозится, говно собачье! — Влепила по заднице. Борька даже внимания не обратил. А через неделю в доме появился Герасим.
Нет, он не выпивал. И ладони его рук были жесткими, мозолистыми. Он мало говорил. Почти не обращал внимания на Борьку. Лишь изредка оглядывал.
Отчим не заискивал перед ним. Крайне редко обращался к пасынку. И у того не было повода жаловаться на него.
Они исподволь присматривались друг к другу, не упуская ни одного промаха. Герасим замечал все, но в большинстве случаев молчал, жалея самолюбие пацана. Тот не умел держать язык за зубами. Приметив в первый же день рваную пятку на носке отчима, фыркнул в кулак и указал матери на бедность гостя. Увидел латку на рукаве рубашки, небритую шею и спросил:
— Из бомжей возник к нам?
— Почему? Я домашний, — заикнулся Герасим.
— Отчего штопаный? — показал на рукав.
Человек смутился:
— Первую попавшуюся надел. Не глянул хорошо.
— А носок тоже дырявый у тебя, — поймал момент, когда Наташка подошла к столу.
— Слушай, Борька! У тебя трусы из-под брюк вылезли и сопливый платок комком в кармане топорщится. Из ушей сера на шею потекла. И волосы с утра не причесаны. Из носа цигарки до подбородка повисли. А ну бегом, приведи себя в порядок! Уж потом мне укажешь!
Пацан боком выскользнул на кухню. И уже через щелку в занавесках разглядывал гостя. Тот все видел.
Борька следил за каждым шагом отчима, а тот вскоре спросил:
— В каком классе учишься?
— Ни в каком. Свое получил, с меня хватит!
— Ты что ж это, устал учиться?
— Зря время терять не хочу.
— Уверен? А как жить станешь неграмотным?
— Как все! Теперь много пацанов школу бросили. К чему башку мусором забивать?
— Слушай, Борис, уважать не будут тебя!
— А мне плевать. Уважение жрать не станешь. Вон наша училка прямо на уроке с голоду возле парты упала. А неграмотные пацаны моют машины, продают газеты и сыты! Кому нужна такая учеба? Вон посмотри, кто в бомжи свалил. Вся интеллигенция! Даже академик имеется! Ну а проку? Кто поможет ему из бомжей вырваться? Таким и сдохнет. А те, что не учились, всегда на хлеб заработают. Им не до гонора и выбора. Не дадут им — сами возьмут. И время на уговоры терять не будут…
Эти слова насторожили. Увидел, что Борька не, только злой, а и жестокий пацан. Даже соседскому коту прохода не давал. То камнем в него запустит, то из рогатки обстреляет железками. У девчонок конфеты выпросил. Одна не отдала — в крапиву толкнул. Соседу-старику в махорку пороху насыпал. Тот усов и бороды лишился. Где взял порох, теперь и не спрашивай. Его найти проще, чем хлеб.
Герасим видел, как любит пацан деньги. На всякие пакости идет, лишь бы в кармане зашелестело. Попросил отчим принести глины под навес, Борька руку протянул и потребовал:
— Позолоти лапу вначале!
Не поверилось. Пацан тут же сбежал на улицу.
Прибрать в доме или во дворе — не заставить. Вот тогда и вывел из терпения. Обругал, пригрозил ему Герасим. Тот к крутым. И давай там жаловаться, что отчим достает. Защиты попросил у них.
А уж когда вломил за деньги, прямо пообещал урыть спящим. Грозил, что никогда не простит и за него есть кому вступиться.
— Говнюк! Сопляк мокрожопый! — ругал Герасим Борьку, ловя его по двору, но тот сиганул через забор и, остановившись на дороге, сказал:
— Я тебя еще проучу, козел патлатый! Яйцы голыми руками оторву!
Конечно, когда тот вечером вернулся и снова влез в карман отчима, Герасим отлупил его всерьез и больно.
Пацан долго хлюпал носом, ждал с работы мать, сидел на крышке колодца.
— Чего тут киснешь? — спросил отчим.
— Прощусь с мамкой и утоплюсь. Из-за тебя! — крикнул на весь двор.
— А чего ждешь? Вон она идет. А я пока крышку открою!
Ох и злился Борька! Чего только не наплел на Герасима. Но Наталья хорошо знала сына и не поверила. Герасим сам рассказал все как было:
— Пойми, Наталья, дом нужно не только отремонтировать, а и старую рухлядь хорошей мебелью заменить. Я откладывал на нее, а Борька украл. За лапу поймал. Так он еще мне грозит.
— Гер! Ты мужчина! Возьми в руки пацана! — попросила со слезами.
И рад был бы, но терпения не хватало. Сам себя стал бояться, чтоб не перегнуть.
Не только крутые, а и алкаши, и пацанячьи стаи гонялись за Борькой, чтоб свести с ним свои счеты. Герасим не подпускал их к крыльцу, останавливал у порога.
— Что стряслось? — рявкал на весь двор, и ребятня, вбирая головы в плечи, говорила:
— Дяденька! А ваш Борька к нам в печную трубу петуха засунул. Мы его вытащить не можем, и кур топтать некому…
— Хорошо! Я приду и достану!
— А нашему козлу чем-то жопу помазал, и он теперь в избе всю мебель и посуду побил. Никак на двор не выгоним. На всех кидается.
— У нас всю скамейку перед домом говном вымазал.
— А нашу собаку унес на крышу и к печной трубе привязал. Деду сказал, что не снимет без денег.
— У нас в колодце хомут утопил, а он не наш…
— Дяденька! Привяжите Борьку во дворе на цепь. Он хуже собаки сделался!
Герасим едва успевал исправлять шкоды пасынка. Лишь косил на Борьку зло. Тот знал, за что, и не случайно держался подальше.
В деревню отчим отправил пацана не только подальше от крутых — ему и самому хотелось отдохнуть от него. Но появляться в деревне боялся. Он слушал мать, та рассказывала сыну, как управлялись они вдвоем с Борькой, и не перил, что пасынок ничего не отмочил.
Только потом мать рассказала, как напился мальчишка. Все его деревенские проказы выглядели безобидной забавой, и Герасиму показалось, что мать умалчивает или не знает многого.
«Не верю, чтоб бабка сумела переломить гада. Он, паскудник, кого хошь на погост с дома прогонит, а сам никогда от пакостей не откажется…»
Герасим в отсутствие пацана весь дом дыбом поставил, искал, где Борька спрятал деньги. В подвале и на чердаке, в комнатах и на печке, всю одежду обшарил. Но бесполезно.
«Не мог же их потратить! А может, проиграл барбос? Как узнать? Сам никогда не отдаст и не расколется. Значит, выследить надо! А может, он их с собой в деревню возил? С него станется, самому себе не верит. Стоит понаблюдать за ним», — решил Герасим и уже утром не без светлой зависти наблюдал, как легко и дружно управляются мать с Борькой.
