— Короче, если не отдашь деньги, тятька тебя на вожжи намотает! Понял?
— Руки коротки! И не таких, как он, видели. Не боюсь я его! Плевал на всех вас! Не ходи сюда больше! Не нужна дура! Пошла вон! Сумел твой Толик проиграть, пусть теперь жопой рассчитывается! — напирал Борис, девчонка пятилась к калитке с угрозами:
— Я уйду! Зачем мне с таким говном дружить? Наши деревенские в сто раз лучше!
— Заткнись! Я тебе конфеты покупал за те, что выиграл. А где б иначе взял? У своей бабки для тебя? Много захотела! Вот пусть и разбирается твой отец, кому те деньги пошли. Не я их схавал! И вместе с Толькиной твою жопу надерет!
Девчонка кинулась к Борьке с кулаками. Но в это время из-за дома вышел Герасим. Он был чернее тучи. Быстро ухватил за шкирки Ксюшку и Борьку, сказал тихо, зло:
— А ну, угомонись, змеюшник! Чтоб не слыхал вашей вони! Так сколько тебе проиграл Толян? — спросил пасынка, тот молчал.
— Семьдесят два рубля! — проверещала Ксюха.
— Отдай немедля! Слышь, гнида? Живо! Я жду! — Отбросил мальчишку к крыльцу и встал, нахмурившись, во весь рост.
— А ты не приказывай! Кто ты для меня? Сельский чмо! Козел! И отвалите все! Не хочу никого знать и видеть! Деловые кругом! Идите все в задницу!
Вскочил в дом и вскоре вылетел оттуда одетый, с рюкзаком на плече.
— Смотри! Чтоб в наш дом больше ни ногой! Не пущу отморозка! — бросил через плечо Герасиму и мигом оказался на дороге. Он шел к остановке — с минуты на минуту должен был уйти в город автобус.
Герасим отдал девчонке деньги и попросил ее:
— Ты, Ксюшка, не обижайся на Борьку. Он пока не все понимает. В городе многие пацаны играют на деньги, но я его отучу.
— Как? Он же вам чужой?
— Не обращай внимания на сказанное в зле. Пока Борька доедет до города — все обдумает. Он неплохой мальчишка.
— Козел он! Говно! — Девчонка сунула деньги в карман и побежала домой без оглядки, боясь, чтобы Герасим не догнал и не отнял даденное. А через полчаса у калитки появился отец. Он хотел позвать Степановну, но увидел Герасима, курившего на крыльце. Прошел через двор, сел рядом, поздоровавшись кивком головы, спросил:
— Где твой шельмец?
— В город смотался.
— Ну и гад он, ну и дерьмо! Ты с его матерью давно живешь?
— Прилично. Дело не в ней. Она сама с ним извелась. Ну да ладно. Возьму в руки, если получится. Мне деваться некуда! — вздохнул Герасим тяжело.
— Был бы он свой, все проще! Крути хоть в бараний рог, покуда дурь не вышибешь. Чужого попробуй хоть пальцем тронуть…
— Еще как вломлю! Башку на задницу сверну, а дурь вышибу! — пообещал Герасим.
— Пойми, не столь деньги важны, сколько то, что мой змееныш пошел на такое — с дому поволок. А коль в привычку врежется у своих воровать, что с него вырастет? Иль думаешь, мне не жаль своего мальца? Еще как! Вон весь в крови и в говне валяется в сарае! По ухи отделался. Плакать и дышать нечем. Ан зарастет все, зато память останется. Не станет красть и играть на деньги.
— Коль уродился горбатым, ничем не выпрямишь, — не согласился Герасим. — Я своего так тыздил! А толку ни хрена…
— Оттого что не родной!
— Кинь! Нутро гнилое. Да ништяк, через колено обломаю.
— Если мамка дозволит.
— Куда денется? Ну скажи, чего гаду не хватало? Зачем на деньги играл?
— Ушлым пройдохой растет.
— Пока не поздно, возьму в руки.
— Дай Бог, чтоб получилось! Помоги тебе Бог! — Загасил сигарету и, попрощавшись за руку, вышел со двора.
— А где Бориска? — вышла из дома мать и, оглядевшись, с удивлением смотрела на сына.
— В город уехал.
— Как так, почему не сказавшись? Что стряслось промеж вас?
Когда Герасим рассказал о случившемся, женщина руками всплеснула:
— Это как же такое озорство в голову ему ударило? Один поехал, сам, да еще с дерзостью, экий нахальный малец!
— Не первый раз за ним такое. У меня он тоже деньги крал. Быстро хватился. Наказал. Да, вишь, ненадолго хватило! Теперь матери натреплется. Правду не скажет.
— Поезжай, Гера! Наладь в семье. Я поняла. Как- нибудь потом приедешь, — загрустила мать.
Герасим приехал в город уже вечером. Наталья еще не вернулась с работы. Борьки дома не было. Он даже не зашел, вернувшись из деревни.
«Где его может носить? — думал Герасим. — Может у крутых?»
Набрал номер Сашки. Тот сразу поднял трубку.
— Герка, привет! Своего шмонаешь? — рассмеялся громко. — Здесь он! У меня канает. Говорил, что ты ему накостылял и выпер из деревни. А вот за что, не колется!
Герасим рассказал крутому все и попросил, чтоб тот привез Борьку.
— Я сам с ним разберусь! Не хочется, чтобы он от тебя к бомжам свернул. Там его папаша! Он не станет слушать, за что получил поганец, а припрется сюда со сворой таких же гадов, чтоб за сына поскандалить. Тому только на руку отвлечь внимание от шкоды.
— Врубился! Слышь! Доставлю! Стой! Куда? Стой! — услышал Герасим в трубку, и тут же телефон выключили.
Вскоре вернулась с работы Наталья. Герасим ждал звонка от Сашки, но тот не звонил и не приезжал.
— Не ладится у меня с Борькой. Опять мы с ним поругались. — Рассказал жене все как было.
Женщина села на кухне к окну, заплакала.
— Чего ревешь? Никуда не денется, вернется, — пытался успокоить.
— Не придет. Сам не вернется. Свяжется с бомжами, и лови его теперь по всему городу. Был воришкой, станет вором. Оно, конечно, безотцовщина! Родной — совсем дерьмо, а и этот лучше не станет. И за что мне такая доля? Пусть какой угодно, но он сын мне! Может, от того таким стал, что я тебя привела, а он признавать не хочет? Много раз просил, чтоб я тебя прогнала, но разве от того он станет лучше? — проговорилась баба. — Он обещал не хулиганить, если мы с ним останемся вдвоем.
— Ты веришь в это? — спросил Герасим.
— Конечно, нет! Врет он все! Ну кто его проверит? Я — на работе, Борька сам по себе. Не учится. Шляется черт-те где и с кем! Пришибут где-нибудь, и вступиться некому. От него участковый волком взвыл. Грозил, мол, еще попадется — из камеры не отпустит, под суд отдаст. Чую, до того недолго осталось. — Руки женщины дрожали.
— Успокойся. — Хотел повернуть Наташку к себе, и оба услышали стук калитки, громкие голоса во дворе. Вдвоем они выскочили на крыльцо и увидели участкового, тащившего Борьку в дом за шиворот.
— Наталья! Забери своего паскудника! Ты знаешь, где его засек? Ого!
— Что он еще отмочил? — дрожала баба.
— С потаскухи его снял! Знаешь Ленку-обезьяну? Ну, самую волосатую блядешку города?
