— Бабуль, а чего ты замуж за него не вышла?
— У него уже имелась семья. И дети… Разбивать я не хотела. Хоть и сам сказал, что женился он с отчаяния, после того как меня отдали замуж. Жену свою он не любил. Но дети… Их сиротить грешно. Ну вот так-то и стал он приезжать из города на выходной и враз ко мне. С самого вечера и до утра любили… Ой, что это за ночи были! Ради них стоило в свет бабой народиться. Я только с ним поняла, что такое быть любимой.
— А как поняла? В постели?
— Не только. Хотя больше десятка лет мы с им тешились на сеновале. Он же за это время сумел в люди выбиться, стал начальником. И начал уговаривать переехать в город. К тому времени вся деревня про нашу любовь знала. А и как скроешь, коли он всяк выходной и праздник у меня бывал. Наше с им на лицах виделось. Я цвести стала.
— Он тебя замуж звал?
— Нет! Разбивать семью я не схотела. Но в город уговорил Юрик. Сам мне этот дом сыскал. Тут поодаль от дороги, в тиши да в зелени. К моему приезду стоял, как терем, будто с картинки украден. Так-то вот оно! А сынок из деревни не хотел уезжать. Дом жалел. Да и работал на тракторе. Юрик ему обещал устроить в техникум. Но не уломал Алешку. Тот настырный оказался. Я думаю, девка у него какая-то была на примете, сознаться не схотел. Оттого деревню не бросил, ко мне наведывался редко, ненадолго.
— А куда ж подевался тот Юрик?
— В прошлом году помер.
— Так это Юрий Данилович? — округлились глаза Наташки. — Я его нашим родственником считала все годы.
— Ну да! Он и был им! Самым близким и лучшим. Вот посчитай, сколько годов с им любились, до самой его смерти. А и помру — рядом схоронят. Так и он попросил. Местечко для меня оставил сердешное — с левой стороны…
— А жена его жива?
— Уехала. У ней тоже друг имелся. Редко они виделись. Зато теперь вместе. Они далеко отсюда живут.
— Бабуль! А ты умная! Хорошо устроилась!
— Ну, работая на почте столько лет, я не сорвалась. Иногда уставала. Да и зарплата была не очень. Но Юра помогал. Добрым человеком завсегда слыл.
— А мой отец так и не уезжал из деревни?
— За полгода до армии вдруг нагрянул и говорит: «Мамка! Продавай деревенскую хибару!» — «Ко мне решился?» — обрадовалась я. Алешка отворотился и сказывает: «В город, но не к тебе…» — «А куда ж подашься?» — «В училище поступил. На тракториста-машиниста широкого профиля. В армии танкистом буду. На дембель выйду, опять на трактор сяду, без копейки и куска хлеба не останусь».
Он же, покуда в деревне жил, сам кормился. С меня деньги не просил. Когда в город приезжал, еле впихивала. Отбрыкивался ровно конь. Мол, зачем мне, сам зарабатываю! Тебе еще помочь могу. Помимо колхозных полей, и участки своих деревенских пашу. Не за спасибо. С другими самогонкой рассчитываются, со мной — только деньгами. Так что, мамка, я без копейки не сижу.
— А мама моя откуда? Тоже с вашей деревни?
— Наташа, ее он с армии привез, где служил. Она уже беременной была тобой. Приехали, так я невестку с угла кое-как выковырнула. Стыдилась, что уже беременна! Нашла чем удивить. На то мы и бабы, чтоб родить! И ты свой час не упускай. Рожай от любимого. А жить можно с кем хошь, лишь бы дите росло счастливым! Дети горя не должны видеть. Потому мужика иль дружочка сама себе выберешь, кого сердце подскажет. В том тебе советчиков не знать. Мне кровные родители судьбу испоганили. Тебе жизнь испортить никому не дозволю! — пообещала бабка.
Нет, не понравился бабке Николай. Но смолчала, ничего не сказала внучке, а за три дня до свадьбы умерла. Не жаловалась, не лечилась. Ночью отошла тихо, словно побоялась спугнуть Наткину судьбу, заглянувшую в окно. Девушка даже не поверила в случившееся и все будила покойную, прося проснуться. Лишь в морге разрыдалась в голос.
— Словом обидеть не хотела. А смертью своей запретила тебе замуж выходить за этого человека! Обычай держи теперь. Год пережди, приглядись к жениху получше. Если нарушишь траур по бабке и выйдешь замуж раньше, чем через год, не видать тебе света в судьбе, избедуешься, намучаешься и наплачешься. Ведь бабуля родителей заменила. Ей ты многим обязана. Уважь память о ней, не спеши в бабы! — советовала женщина, обмывшая и приготовившая бабку к похоронам.
— Отложить свадьбу? Но почему? — изумился Николай, добавив, что умерла лишь бабка. — Те обычаи держать траур давно отошли! Мы живем в другое время. Это когда соблюдался год, если умер муж или жена!
— Она вырастила меня!
— Бабуля против меня ничего не имела?
— Не говорила…
— Так в чем дело? Вот если б просила тебя не выходить за меня…
— Но жизни не будет, так сказали…
— Чушь все это! Пещерные бредни! С чего они взяли? Кто нам может помешать? Да мы всю жизнь будем жить как голуби! — обещал Николай. И, придя однажды вечером домой к Наталье, так и не захотел уйти в общежитие, остался ночевать. Утром они с Наташкой отнесли заявление в ЗАГС.
Наташка и сама не знала, плакать ей или радоваться такой спешке.
Женщина жила с Николаем, вспоминая почти каждый день то предупреждение о трауре по бабке, которого она не выдержала. Как скоро пришлось ей познать всю изнанку ее поспешного замужества! Как резко изменилась она после девичества! Даже через год после развода Наталья еще срывалась на крик на работе, у нее часто случались истерики. Она не верила мужчинам и долгое время была сдержанной с Герасимом. Никогда не открывала душу. И не спеша, но методично переламывала человека.
Любила ль Борьку? Конечно! До исступления эгоистично. Она впадала в бешенство, когда мальчишка, не желая слушать ее, поступал по-своему. Она прощала ему многое, но когда тот выживал Герасима, готова была выкинуть на улицу Борьку.
— Дурак безмозглый! Осел! Ты же с этих рук ешь! Что моя зарплата, гроши против его доходов! Когда ты так ел? Иль я сумела бы вот так тебя одеть, купить технику, что он принес? Чего ты его злишь и травишь? — Давала пощечину.
Борька злился и еще больше досаждал отчиму, старательно пряча от матери свою причастность к пакостям.
Так в глиняную квашню, подготовленную Герасимом к работе, всыпал негашеную известь. В другой раз — хлорку. А когда Герасим дал ему оплеуху, на гончарный круг насыпал мелких сапожных гвоздей, и когда один из них попал отчиму под ноготь, Борис от радости на уши встал.
Наталья, узнав о том, сама отлупила сына мокрым полотенцем и на целый месяц лишила пацана сладостей. Вдобавок видик перенесла в свою комнату и перестала давать ему деньги на курево.
Борька, пусть не без труда, мог отказаться от сладостей. Видик уволакивал к себе, пока мать была на работе. А вот без курева остаться — это уже не просто наказание. Борька посчитал такое издевательством над собой и решил отомстить.
