Свернул с аллеи на боковую темную дорожку. Светиться на выходе, где теперь стояли яркие фонари, не хотелось. А тут можно перелезть через ограду незамеченным. Схватился за штырь, легко подскочил вверх, и вдруг на ноге что-то тяжелой гирей повисло. Хотел отряхнуть. Но тряхнули его, и он всем задом сел на арматурный штык. От жуткой боли волком взвыл. Он сидел, окорячив ограду ногами, как кузнечик на иголке в гербарии, глянул вниз. По обе стороны ограды его ждали оперативники.
— Слезай, воробышек! Мать твою! И без фокусов! Не то сами сдернем гада!
— Ой! Пощади! Яйцы пробьешь! — заскулил Вова.
— Они тебе больше не понадобятся! Сползай, блядское семя! — услышал с другой стороны.
— Не могу. Я пришился. Сижу как пидер!
— Понятно! Генка! Подгоняй машину! Сейчас сниму эту мандавошку! Еще до суда не додышал, а уже жопа пробита! — смеялись оперативники и через пяток минут сняли со штыка Беркута. Он впервые неподдельно ревел, как баба, закрыв проткнутую задницу обеими ладонями.
Сашка, развлекавшийся с Оксаной всю ночь, узнал о благополучном задержании Беркута уже утром и очень порадовался.
И только Борис не находил себе места. Вернувшись домой, закрылся в своей комнате, никуда не высовывался и не подходил к телефону.
Герасим от участкового узнал о задержании Беркута и, войдя к пасынку, сказал весело:
— Поджал хвост? То-то и оно! Покуда не дозрел, не уходи далеко от дома! Я за эти дни со многими виделся. Садись, расскажу о новостях. Твоих корефанов в армию заметают всех до единого. И самое кислое — в Чечню забросят. За что? Сами знают! Не хрен базар громить! Или сил стало много? Под эту дудку не только кавказцев, а и своих отмудохали до самой реанимации. Все наличные вытащили. Ларьки на уши поставили. Пивной бар — в щепки. Там продавщица пиво водой разбавляла. Все жить хотят. И она тоже! Не нравится — никто насильно не поил! Теперь
быстро поумнеют! Крутые — тоже твои кореши — без дела не остались. Раскупили автостоянки, заправки, игровые залы, хозяевами заделались. Бомжей и блядей, короче, всю бродячую шушеру, в пустующие деревни отвезли. Всех гадов вылавливают. Даже Беркута накрыли. Теперь в тюрьме — в следственном изоляторе дышит. А тебе в училище. Документы оформим, и все на том, вызов уже пришел. Теперь еще раз сдашь все анализы и поезжай без страха.
— Беркута, может, и взяли. Но он не один, не сам по себе! Еще Седой и Шлейка.
— Их в пивбаре взяли часом позже.
—Беркуту те, кого я назвал, покупатели? Эти из-под земли достанут всех. У них возможности неограниченные, а денег — прорва. Сами не смогут, наймут кого-нибудь для расправы. Не позволят мешать.
— О тех не знаю. Чую, на воле им не долго бегать. Легавые переловят. А ты покуда не рискуй, самый опасный, Беркут, хоть и взят, однако, в чем ты прав, улей пока наружи. Но работа идет! — довольно потер руки Герасим.
Борька с тоски долгими часами смотрел телевизор к, заметил Герасим, все кому-то звонил. Говорил при том тихо, так что слова невозможно было разобрать.
— Подожди, пусть все утрясется! — Это единственное, что удалось услышать.
«Наверное, девку завел. Только той беды не хватает. Был один дурак на шее, станет два. Там и до третьего ждать недолго. Видно, тянуть мне лямку до гробовой доски. А что в благодарность услышу?» — сморщился человек, словно от зубной боли. И, вздохнув, вышел под навес, сел за круг… Но работа не пошла. Не было настроения. Промучившись часа два, вернулся домой. Увидел сияющего Борьку:
— Никита с Женькой звонили. Сегодня бабулю привезут. Во кайф!
— Чему радуешься? Сбежит она от нас к братьям. Там хоть внуки, а здесь кто?
— А я разве не внук? — обиделся
—Ты большой! С тобой какие заботы? А вот с теми не засидишься! Пошли во двор покурим, не то в доме не продохнуть!
Вышел первым и сел на ступеньке, Борька рядом устроился. Достал из кармана сигареты, подал отчиму и вдруг внезапно завалился на Герасима. Круглый камень лежал рядом. Откуда взялся? Герасим огляделся. Никого поблизости. Но Борька лежит на крыльце. Мужик прикинул, откуда кинули камень с такой силой. И шагнул в соседский огород. Каждый куст, дерево проверил, тряхнул, но никого, ни единой живой души, ни намека на присутствие человека. Окна дома наглухо закрыты, на двери громадный замок. Чердак на щеколду заперт. Но кто-то ж кинул камень…
Герасим пошел к цветочной клумбе — лохматой, увядающей. Из нее, из самой середины, словно тень, выскочил мальчишка, худой и оборванный. Он мигом шмыгнул через калитку на улицу. Когда Герасим поспешил за ним, мальчишка уже исчез.
Спрашивать о нем прохожих было нелепо. Мужик вернулся к крыльцу, Борька сидел на пороге, обхватив руками голову. Герасим помог ему встать. Они вошли в дом.
— Ложись. Сейчас холодную повязку положу, потерпи. — И когда намочил полотенце, заторопился к пасынку. — Не вставай. Я разыщу паскудника! — Хотел выйти на улицу, но Борис остановил:
— Не надо, он не живет здесь. Бомжонок. Они как две капли друг на друга похожи, их не различить. Не трать время. Просто теперь нужно закрывать и ставни. Не знаешь, откуда что придет.
— Нет, я этим наркоманам хвосты прищемлю! — 'грозил Герасим.
— Я все забывал сказать тебе, что виделся с родителем. Дня три назад. Неподалеку от базара встретились. Он требовал денег. Грозил в суд на меня подать, чтобы алименты ему выплачивал. Я по плечо отмерил. Родитель осклабился и пообещал уделать меня, как Бог мокрицу. Я в морду рассмеялся, он пообещал, что на этой неделе буду лежать на погосте. Потому, может, его рук дело. Уговорил какого-то. Наркоманы не станут камнями швыряться. Они пользуются оружием умело. После их разборки никто на катушки не вставал. О том от многих слышал. Эти, как фартовые, действуют наверняка. Уж если меня размажут, то и свидетеля не пощадят. Беркут о том мне много говорил. Теперь понимаю зачем. Чтоб знал, с кем связался.
— А Седой и Шлейка из каких?
— Они не то и не другое. — Парень поправил полотенце на лбу и, помолчав, продолжил: — Они не наркоманы. Обычные чифиристы. Шестерки Беркута, сами по себе ничего не стоят и не могут. Так, перхоть, копоть вонючая — не мужики.
— Как раз они опасней других. Остались без навара и пахана. Вот и мстят как могут…
— Ерунда! Я их не интересую. Им нужно узнать, где Беркут держал общак. А он его проссал у какой-нибудь метелки или в притоне. Беркуту в клешни давать бабки западло. Он сам мне ботал, сколько кубышек промотал. Его за это сколько раз урыть собирались. И в закон потому не взяли, что, когда хрен его твердый, душа и мозги мягкие.
— Не верю, что Колька к тебе пацана послал. За такое с него сдернут, а чем платить станет?
— У бомжей свои законы. Они никому не подчиняются и ни перед кем не отчитываются, — говорил Борис.
