— Наших ребят они знают. Каждого, в лицо. Это все равно, что на верную смерть их в тайгу послать. «Малина» быстро смекнет.
— Да и как мы узнаем, на каком участке приклеились законники?
— А у вас глаза на что? На стланниковые заготовки из Охи в тайгу ведут три дороги. Поставьте на каждой своих стукачей. Пусть приметят, по какой из них в тайгу водяру сявки возят на велосипедах. И хамовку. Там и есть. Фартовые нигде без водяры не дышат. Хавают не ровня ханыгам. Разницу эту и хорьку видно. Как засекут тропу, тогда и решайте, как брать станете фартовых. Здесь уж вам я — не хевра. И так лишку ботал. Грех на душу взял, своих засветил. Но большего из меня не давите.
— Спасибо вам за совет и помощь. Когда это дело завершим, встретимся в спокойной обстановке. Нам будет о чем поговорить, — пообещал Петр.
— Глаза б мои вас не видели, — вырвалось невольное у Кроншпиля. И, спохватившись за невежливость, извинился, отвернувшись.
Гости вскоре ушли. Хозяин закрыл калитку на крючок.
— Как думаешь, не предупредит он фартовых о нашем визите? — спросил Петр заместителя.
Герасим, улыбаясь, уверенно ответил:
— Исключено. Он «на крючке» уже давно. Не первый раз мне помогает. Знает, не на халяву советы дает. Иметь за них будет. А с фартовых что получит, кроме неприятностей. К тому ж совет — не личное участие в деле. Шпаргалка. Ею можно воспользоваться, можно и забыть. Но я не гордый. И Кроншпиль меня ни разу не подводил.
А утром из Охи отправились в тайгу с кошелками и корзинами пожилые люди. За грибами и ягодами, за орехами — внучатам на зиму.
Шли не торопясь. На отдых — не на работу, спешить не стоит.
Шли, отдыхая на пеньках и полянах.
Вон и почтальон с Фебралитки, тоже маслят собирает. Уселся на поляне старой кикиморой, порыжелую шляпу на самую макушку сбил. Вспотел. Много грибов. Хороший год на них удался. Корзина доверху наберется. Старик радуется. Неподалеку от него бабка куст кишмиша обирает. Ягоды от сладости к рукам липнут. Перезрели. Совсем фиолетовыми стали. Хоть теперь в пироги клади. Внучата чай с ними пить будут.
Почтальон по сторонам озирается. В тайге он — нечастый гость. Потому и побаивается ее, от всякого шороха вздрагивает.
Вон ветка дрогнула, уж не рысь ли проклятущая за дедом следит. Их, как слышал, нынче видимо-невидимо в глухомани объявилось на беду людскую.
— Подале от древ надоть. Не то изорвут в куски, — отодвигается старик на середину поляны. И успокаивает себя тем, что проезжая дорога рядом, по какой из города в тайгу люд ходит. Зверь такие места не уважает. От них подальше, в чащу уходит, от шума и выстрелов.
Дед смотрит на ветку березы. На ней бурундук уселся рыжим комком. Будто солнечная искра, потерянная по нечаянности.
Зверек, приметив старика, засвистел тревожно, предупреждая собратьев о появлении чужака.
— Фулюган окаянный, чтоб те понос через ухи! — дрогнул старик, от неожиданности выронил нож в мох. Испугался. И тут же услышал за спиной:
— Чего кантуешься, старая плесень? Обосрался от бурундука! А зачем в тайгу нарисовался? Чё тут дыбаешь, гнида сушеная? — смотрел на него в упор мужик, возникший неведомо откуда.
— Грибы сбираю. Аль не видишь? А ён, гад, наполохал. Свистит, как легавый! Над самой головой. Поневоле спужаешься.
— Тебе-то что мусоров бздеть? Всего-то дышать осталось на одну разборку, — рассмеялся человек.
— В тайге того не ждешь. В нее, матушку, сердце уносим на роздых. Для покою. А сколь коптить мне доведется — одному Богу ведомо. Может, скоро отмучаюсь. Никто не вечен. А ты чего сбираешь? — глянул в пустые руки мужика.
— Орехи. Шишки стланниковые. Зимой вместо семечек хавать стану.
— Ну, Бог тебе в помощь, мил-человек. Пусть и тебя тайга не обойдет, — пожелал улыбчиво.
Мужик от неожиданности растерялся. На хамство и грубость доброе пожелание услышал. Такого еще не случалось в его жизни. И, скребанув в свалявшихся на затылке волосах, спросил глухо:
— Бабка эта — при тебе?
— Моя старуха. Чей же ей быть. Ягоду на пироги сбирает, — наклонился над подосиновиком и, срезав его, крякнул довольно. Чистый гриб, без червей. Можно в корзину его класть.
Разогнулся почтальон, а мужик ровно испарился, исчез неслышно. Дед, перекрестившись, снова за грибы взялся, поминая незлым словом Герасима, пославшего его сюда.
До самого вечера уже никто его не тревожил, не подходил, ни о чем не спрашивал. И старик, нагрузившись до отказу, к сумеркам вернулся в Оху.
Банщица Клавдя вместе со своим сожителем пришли и тайгу другой дорогой. За брусникой. На варенье.
Под кустами брусничные гроздья ищут. Переговариваются громко. Надоело жить шепотом да тишком, боясь соседей, их уши каждое слово ловят. А Клавдя, что ни скажи, — баба. В одиночестве трудно ей. Вот и свела судьба с Ваней. Уже пятнадцать лет — любовь меж ними.
Жена Вани Клавдиной подругой была. Вместе в бане работали. А недавно умерла. Двое детей осталось. Пожениться бы, жить семьей, чисто, открыто, никого не боясь. Да года со дня смерти жены не минуло. Ванька боится Клавдю в дом приводить раньше времени, чтобы люди, соседи, знакомые не срамили его за блуд. Да и детям в глаза смотреть, не совестясь.
Клавдя не торопит. Больше ждала. Теперь уж, чего там, полгода осталось.
Вань, а мы с тобой запишемся иль так останемся, как есть? — допекает сожителя.
Да к чему в наши годы расписываться? Пятнадцать лет без той мороки прожито. И разве плохо было? — скрывает мужик от сожительницы разговор с дочерью, какая не соглашалась принять в дом мачеху: «Распишешься, значит, от мамы и от нас откажешься. Не буду с тобой под одной крышей жить. Уйду…»
Ну, как о таком Клавде сказать?
А сбереженья у нас на одной книжке будут иль врозь? — допытывается баба.
Да не спеши. Жизнь покажет, как лучше…
А в какой комнате жить станем? — глянула в упор.
Во, шалава навязалась! — высунулась из кустов пропитая рожа ханыги.
Клавдя покраснела, захваченная врасплох чужой репликой. Но тут же взяла себя в руки:
А тебе, засранец, чего надо? Что своим носом в чужую гранду суешься?
В твоей хварье медведю жарко не будет. А и я свой хрен не на помойке поднял, чтоб с такой лярвой мазаться, встал мужик во весь рост.
Да с тобой паршивая сука не согласится обнюхаться! Говном за версту прет. Все мужичье пропил, а туда же прется, забулдыга!
— Эй, мужик, валяй сюда, к нам! Не то тебе эта стерва живо век укоротит! Пошли ее подальше, курву облезлую!
— Дай ей в рыло и пинка под сраку! — послышалось отовсюду.
— Гони блядищу из тайги! — засвистело, заулюлюкало отовсюду.
