Едва узнав у Бурьяна, кто вел его дело, охинская шпана сказала:
— Вовремя ты смылся.
— Ох и повезло тебе, что слинял!
— Эта баба умеет расколоть до самой жопы. Простухой прикинется, лаптем. А потом до мудей в процессе вывернет. Каждое показание в обвиниловку впишет.
— Она не гляди, что по годам зеленая. У ней пахан в советчиках. Сам колымский дьявол! Ухо востро с ней держат.
А фартовые отозвались короче:
— Хоть с мусорами она не кентуется, но хавает из одного общака. Потому не в чести у нас эта кодла. Стерегись их клешней.
И Бурьян вскоре переболел Ириной. Чем-то она пришлась ему по душе. Может, потому, убегая из милиции, не убил ее, увидев, что оглушена, не воспользовался случаем — прикончить. И даже мысль такая не шевельнулась. А оказавшись на воле, вскоре и забыл о ней. Вот только сны… Но им он — не хозяин.
Бурьян думает о кентах. Всех ли сгребла в тот день милиция, или кому пофартило смыться?
— Тут вот привет вам пришел. Из камеры. Интересуются здоровьичком, — услышал фартовый. И тот же голос продолжил: — Табачку вам хотели передать. Говорили, что уважаете самосад? Но мы отказали. Рановато, мол, ответили. А уж так просили, говорили, что с семи трав собран. Особый сорт.
Бурьян чуть не подскочил. Узнал. С семи трав… Семеро на воле…
— Его, говорили, на воле лишь крепкие мужики курят, лешачьей породы. Потому отказали, что крепкого вам нельзя…
«Пахан на воле! — понял Бурьян. И надежда на возможность побега вновь закралась в сердце. — Только бы на катушки встать скорее, чтоб из больнички смыться! На волю слиняю! К своим. Уж нынче, хрен в зубы, бухать с блатарями не стану. Чтоб снова волю не пропить».
От услышанного фартовый повеселел.
Уже через неделю он начал вставать. С ног и с рук еще не все гипсовые повязки сняли, но молодость брала свое, одолевала болезнь.
Одно удручало фартового. Несмотря на поправку, его не переводили в общую камеру к кентам. Держали в одиночке. Мрачной и глухой, куда не доносился ни голос, ни крик, ни команды.
«Ну и житуха настала! Будто в охране погоста канаю, как последняя падла! И все меня позабыли. Даже эта Кравцова, словно в жмурах держит. Приморила в клетке. Во, лярва сракатая!» — ругался Бурьян на Ирину, какая не теряла времени зря. И уже допрашивала Филина, содержавшегося, как и Бурьян, в одиночной камере.
— Я не согласен с обвинением. Я не бродяга. И не тунеядец. Это не мое. Понятно?
— А кто же, если не работаете больше года, не имеете постоянного места жительства, стабильного заработка?
— Я вкалывал всякий день! Понятно? И не на халяву. Жратву себе честно добывал. Ни у кого на шее не сидел в иждивенцах, не побирался, не воровал. Сам себя держал. Понятно?
— Как можно кормиться, не работая?
— А я халтурил. Подрабатывал на Мутном глазе, где все мастеровые города по утрам собираются. Их там по надобности горожане разбирают. Около пивбара. Все о том месте знают. В месяц, бывало, зашибал столько, что на работе за год не обломилось бы. На это жил. Что тут паскудного? Кому я помеха? Почему тунеядец? — вперился Филин в лицо следователя ненавидяще.
— Вы жили в тайге. Вас там задержали. И вы хотите убедить меня в том, что и там халтурили по своей специальности, зарабатывая на хлеб насущный мозолями?
— Я в отпуске. Имею право на отдых или нет?
— Ваш отпуск длится уже полтора года, не слишком ли он затянулся?
— Сколько хочу, столько отдыхаю. Я за свои живу. Вот если бы воровал, тогда, поймав на деле, имели бы право на задержание. А теперь — нет его.
— Ошибаетесь. Если бы вы могли доказать свой официальный заработок, обеспечивающий вашу жизнь, тогда другое дело. Но вас взяли вместе с разыскиваемыми уголовниками. Они занимались грабежами. Впрочем, это вам лучше известно.
— В тайге полгорода было. Откуда знаю, кто из них вор? Я — отдыхал! Понятно?
— От чего? — в упор глянула Кравцова.
— От всех и всего. От людей и города, от шума и голосов. От разговоров толпы. Надоело все, — отвернулся Филин.
— Предположим, что говорите правду. Но тогда, как питались? Где брали продукты?
— Их в тайге завались! Грибы, орехи, ягоды. Не лепись, с голоду не сдохнешь.
— А хлеб? Соль, курево?
— Я без хлеба могу годами жить и не вспомню о нем. В тайге я куропаток голыми руками ловил. Жарил и ел их. Сколько хотел. Соль с собой взял. А курево мне не нужно. Завязал. Понятно?
— Вы в тайге находитесь полгода. Это что — все в отдых входит?
— А кто мне запретит? Я не зэк, сколько хочу, столько отдыхаю! — выпалил Филин раздраженно.
— И сколько намеревались отдыхать еще?
— Не знаю. Пока не надоело бы!
— Вы — грамотный человек. На работе считались лучшим специалистом. Равного в городе нет. Это и мне известно. Но знаете, что человек без определенных занятий и наличия заработка — тунеядец. Такие подлежат задержанию и принудительному устройству на работу, если не совершали противоправных действий.
А я что? Я отдыхал! Понятно?
— Вы не работаете полтора года! — повторила следователь.
— Какой мне смысл ишачить на промысле за стольник в месяц? Да я его на халтурах в четыре дня получу! Чего силой принуждать вкалывать именно на работе? Я кто — раб? Вон бабы носки вяжут и на базаре продают. Их тоже сажать надо? Иль старики — картохой, рыбой, луком торгуют?
— Они пенсию имеют. И торгуют тем, что вырастили на своих участках.
— Они — вырастили, я — отремонтировал. Велика ли разница? — кипел Филин.
— Вы когда в последний раз дома были? — спросила следователь.
— Месяц назад.
— А точнее?
— Ну, чуть больше.
— А это чуть — сколько? — уточняла Кравцова.
— Летом ушел. А что? — насторожился человек.
— Вас ждут дома, — ответила Ирина.
— Кто?
— Мать. Ваша мать. Приехала насовсем. Из Долинска. Отец умер. От одиночества хотела у вас поселиться. Не знала, что с женой разошлись. Ждет вас.
— А вы молчите? — глянул с укором.
— Ну, если месяц назад ушли в тайгу, должны были увидеться. Она вас уже какой месяц ждет.
Филин, ерзнув на стуле, с тоской в окно глянул.
— Телеграмму вам посылала о смерти отца. Потом, не дождавшись на похороны, вторую отправила, что выезжает в Оху. Если все суммировать, получается, что дома не были около полугода. Выходит, в тайгу ушли весной. Когда грибочков не было. И куропатки в ваш костер не сыпались. О ягодах тоже вспоминать не приходится. К тому же последний платеж за квартиру вы внесли семь месяцев назад, и ЖЭК, вместе с милицией, уже хотел лишить вас права на нее. Но мать все уплатила. Из пенсии. Хотя не халтурит, не имеет побочного заработка. На похороны мужа поиздержалась. Пришлось ей последнее отдать.
