— Вот его и колите! Я не Леший! И не Зинка! — не сдержался Бурьян.
Ирина уточнила вопрос:
— Но тогда почему валит она вину на вас, не боясь мести Лешего? Если она одна из многих, то сын — из многих — один?
Бурьян потемнел лицом. Он слышал вопрос, ударивший по самому больному — по самолюбию… Ему так не хотелось отвечать. Но Кравцова ждала…
— У меня была мать. Обычная. Не фартовая. Когда она умерла, я был совсем зеленым и не понимал, что случилось с нею. Думал, уснула. А она — не вставала. И я пошел искать Лешего. Он был у Зинки. Она выгнала меня. Назвала выблядком. Отец был пьян. Пришел утром. Я всю ночь спал рядом с мертвой. С того дня все перевернулось во мне. Я все помню. И оскорбленную мать, и ту ночь. И много чего еще. Я ничего не забыл, и ничего никому не простил. Но я не мстил. Никогда. И Леший за меня мстить никому не станет. Ни Зинке, ни легавым, ни вам. Я — его позор! Вор, если он фартовый, не должен иметь детей, жену. Он — вольный ветер… И отречется, боясь разборки, даже от матери. Ну да что я тут растрепался, это всем известно, — оборвал сам себя Бурьян.
— Скажите, почему Леший не воспользовался документами шанхайских пьяниц? Ведь они их за бутылку с радостью бы отдали? — спросила Ирина.
Бурьян отрицательно мотнул головой:
— Прокол! Такое самой можно высчитать! Шанхай бухает, но башку не пропьет. Там свои ксивы никто за водяру не даст и не продаст. Шанхайцев всякую неделю легавые трясут. И ксивы смотрят. Не окажись у кого — тут же сгребут за задницу. Куда дел? В клетку сунут. Потому что репутация крапленая. И быстро нашмонают, кому их сплавил. А и фартовые, где живут, там не срут. Правило известное… Не стали б шанхайцев тыквой в петлю совать. Из своего интереса… То же самое — с Сезонкой. Там свои.
— А какой маскарад предпочитает Леший?
— Вы меня, что, за падлу держите? — изумился Бурьян.
— С чего вы взяли?
— Засвечивать пахана мне! Да файней сдохну! К тому ж не темню, не знаю о маскараде.
— В сберкассе вы деньги забирали?
— У двери на стреме был. Чтоб не возникли легавые и вовремя про атас вякнуть. Чтоб без шухера.
— Какую долю вы получили тогда?
— Кой хрен! Все в общак! Мне не обломилось! — вырвалась обида наружу. И вдруг, глянув на Кравцову, спросил тихо: — А как думаете, сколько мне суд вломит?
— Не могу знать. Но если я буду поддерживать обвинение, найду немало смягчающих вину обстоятельств. Если снова не ударитесь в бега. У вас в сравненье с прочими есть хорошие надежды, что выйдете на волю достаточно молодым и сумеете наладить жизнь. Если снова не вернетесь в «малину».
— А меня куда отправят в ходку?
— Думаю, в Охе останетесь. По месту совершения преступлений. Так закон требует.
И Бурьян радовался.
— В Охе не на Колыме! Не в Воркуту! И надежды есть. Помочь обещала! Первая в жизни! Дай-то Бог!
Глава 5. ФОРШМАНУТЫЙ
Едва нырнув в кусты. Леший вмиг забыл, зачем его отпустили. И, присыпая следы едучей махоркой, бежал вприскочку меж коряг, валежин, одолевая завалы, пни.
Он живо содрал с себя «маскарад». И, сунув его в сумку, какую по счастью иль по случайности не проверили и не забрали проверяющие, во весь дух помчался к реке, видневшейся внизу, у сопки.
Едва выскочил на берег, приметил лесовоз. Тот мчал порожняком, видно, в лес, на деляны.
Леший мигом сообразил, что прорываться ему теперь в Корсаков не стоит. Именно его, а не другого, будут ловить милиция и пограничники на всех подходах к городу. И маскарадные, и родные описания внешности теперь будут известны каждому постовому. «А значит, надо «лечь на дно», затаиться на время где-нибудь. Но где? Ведь не вечность, надо будет на материк сорваться, к кентам. А как? Ксива форшманута. С нею лишь в берлогу к медведю. Никому иному не покажешь. Тот майор все паспортные данные велел проверить», — нагнал Леший лесовоз. И, закинув сумку, подтянулся на ходу, заскочил на грузовую площадку и, пригнув голову, чтоб водитель не приметил, лежал, свернувшись в серый, маленький ком человечьего страха и усталости.
Куда идет машина, куда везет его, он не знал. Зато осознавал, что спасается от погони, пуль, собачьих клыков и от расстрела.
Машина подпрыгивала на каждой кочке. И один раз Леший едва удержался. Он пытался определить, куда ведет эта дорога? В село, в тайгу или на погрузочную площадку к каким-нибудь складам стройматериалов?
Но, как ни вглядывался, ничего не мог понять. Дорога шла глухою тайгой. Здесь каждый звук и голос умирали в полуметре.
А лесовоз бежал, поскрипывая на выбоинах, оставляя позади себя легкий запах бензина.
Леший уже еле удерживался на маленьком пятачке. Его так растрясло, что руки устали держать тело. По его подсчетам, машина прошла не менее сотни километров, а конца пути не было видно.
«Слинять? Но как отсюда оторваться? Где я? Средь тайги только копыта откину. Ни похавать, ни примориться негде. Смыться, а куда? Отсюда сам черт ходов не сыщет», — дрогнуло что-то внутри. И тут приметил, как лесовоз свернул на боковую дорогу, сбавил скорость, проехав с километр, вовсе остановился.
Водитель вышел из кабины, громко хлопнув дверцей. Помочился на колесо. И пошел куда-то.
Леший слез с машины. Огляделся. Он едва приметил две деревянные будки, прижавшиеся друг к другу боками, как кенты на параше. И вдруг из раскрытой двери одной из них донеслось:
— Генка, что за пидора ты на хвосте приволок, мать твою! Если он без склянки, пусть, падла, на себя пеняет!
Лешего разозлил такой отзыв о своей персоне. Но по смыслу понял, что попал к своим и опасаться ему здесь нечего. Он спокойно подошел к будке, стал перед дверью, глянув на мужиков, определил по глазам говорившего о нем водителю и сказал:
— Тебе, паскуда, видать калган помеху чинит, коль, не зная званья, трехаешь, гнилой козел, о фартовом гнусное. Так засеки, сучья блевотина, я хоть и не твой пахан, но жмуром тебя сделать мне легче, чем два пальца обоссать.
— Иди ты, дядя, ко всем хуям! — не сморгнул и глазом тот, в лицо которого уставился Леший.
— Век свободы не видать, если ты, отрыжка бухой шмары, не станешь выносить мою парашу! — вперился Леший в нахальные рыжие глаза мужика, смеявшегося ему в лицо.
— А не ссышь, что и тебя с парашей под муди налажу, старая гнида? — встал мужик с чурбака и подошел вплотную к Лешему.
— Кто тут пахан? Чей кент? — спросил Леший и услышал над головой:
— Я тут пахан!
— Тогда с какого хрена ты сорвался, что своих фартовых не секешь? И принимаешь за сявок? Иль разборки давно не нюхал, падла?
— Ты хвост не подымай, дядя! Кто есть — глянем! Нам сюда всяких подбрасывали. И сучню тоже… С ксивами и наколками. Отбою от них не было. Чем докажешь, что фартовый? Кто ты есть?
