Леший назвал свою кликуху. Она ни на кого не произвела впечатления. И тогда он коротко рассказал о себе.
Показал «маскарад». О части общака умолчал не случайно, и кирзовую сумку не выпустил из рук.
— Выходит, ты в бегах?
— Ну и силен!
— С самого поста смылся! Во шкура! Полторы сотни километров на нашем драндулете пёр! Небось легавые его в Корсакове стремачат, а он у черта на куличках! — хохотали мужики.
— И знаешь ты, куда влип? Мы ж условники! Фуфло! Доперло? Лес для бумкомбината валим. На бумагу! Уже третий год здесь канаем. От вида человечьего отвыкли. Сюда либо легавые на проверку, либо суки возникают. Своего, с воли — впервой! Иди, хавай! А там потрехаем, как дальше тебе дышать средь нас, — предложил пахан условников, какого все мужики звали Мустангом.
Леший умылся перед будкой, сняв рубашку, решил подышать теплом у печки. Мужики подвинулись, давая ему место, и со смехом, с удивленьем разглядывали татуировки на теле.
— Да у тебя живого места нет! — смеялись они, увидев наколки даже на ступнях ног. — Без стольника — не будить!
— А как же вы, фартовые, сфаловались вкалывать, нарушили закон наш? — спросил Леший.
— Сфаловались, ботаешь? А как дышать нам было? Теперь в зонах всех зажали. Работяги хвосты подняли, не хотят нас держать. Бузу чинят, свои разборки. Брали их на «перо», без понту. Ночью наших арматурой размазали. Администрация от доли отвернулась. Мол, не желаем беды себе. Дышать хотите — пашите! И пришлось, чтоб не сдохнуть. Нас, как сознательных фрайеров, на условное выдавили. Закон нарушили? Его хавать не станешь. Припрет брюхо, похиляешь на пахоту! — говорил Мустанг.
— А чего не линяете отсюда? — удивился Леший.
— Пятеро смылись. И прямо на дальняк влипли. На червонец. А до воли им две зимы оставалось кантоваться.
— Кто-то заложил?
— Хрен там, легавые попутали, когда те кенты к рыбакам на керосинку мылились, чтоб подбросили на материк. Там их и накрыли. Мол, откуда эти фрайера нарисовались? Всех за задницу взяли. И в Воркуту! Нам такое не по кайфу!
— Им не обломилось, другим бы повезло! — не поверил Леший.
— Другим того хреновей. Всех троих — собаки порвали. В тайге… Нагнали — и в клочья. Легавые списали, будто при побеге застрелили. Мать их — сука!
Лешему от этого рассказа холодно стало. Не только рубаху, — телогрейку чью-то нацепил на плечи. Озноб пробирал до макушки.
— Вмажем, что ли? — предложил Мустанг и кивнул водителю лесовоза. Тот к машине пошел, кивнув понятливо. Приволок из-под сиденья десяток поллитровок.
— Расчет за тобой, слышь, Леший? — глянул Мустанг в сторону гостя и добавил: — Твою волю обмываем. Гони монету! Склянка — стольник — ходовая цена! С тебя кусок! Не жмись, кент!
Леший нырнул в сумку, выложил пачку червонцев и первым подставил стакан.
— С прибытием!
— За спасенье!
— За кента! Хоть раз фортуна подкинула к нам человека! — осклабился в улыбке Мустанг, глянув в тайгу, и вдруг лицо его вниз потекло. Рука с наполненным стаканом упала.
— Легавые! — выдохнул коротко, открыв рот в беспомощном полукрике.
Леший глянул в дверной проем. Лицо его перекосило. Он вмиг выскользнул из будки и не успели фартовые выдохнуть, исчез из вида, словно его и не было здесь никогда.
Милицейские служебные овчарки, спущенные с поводков, неслись к будкам оскалясь. С клыков их текла слюна.
Фартовые едва успели захлопнуть дверь перед их мордами. Овчарки стали на дыбы, драли дверь когтями, подняли лай.
— Назад! Сидеть! На караул! — послышались голоса милиционеров, колотивших в будку кулаками, требующих открыть дверь немедля.
Мустанг велел придержать собак. И, когда лай стих, открыл двери нараспашку.
— Чего надо? — спросил угрюмо, зло.
— Гостя своего давай сюда! Или самого за укрывательство преступника в каталажку сунем! — надвинулся на фартового старший милицейского наряда — грузный, высокий капитан.
— Гостя?! Где я его нарисую? Какого гостя? Да мы уж три зимы медведями дышим!
— Ты мне зубы не заговаривай! А ну, марш все из будки! — скомандовал фартовым.
— Обыскать обе будки! — приказал милиционерам, еле сдерживающим собак, а сам вышел следом за условниками.
— Искать! — бросились в будку милиционеры. Но одна из овчарок, крутнувшись у порога, нюхая запах, бросилась в тайгу с рыком. С клыков ее клочьями полетела пена. Она перескочила бревно, поваленное ветром у самой будки, и, не пригибаясь к земле, неслась, обгоняя собственное дыхание, рассвирепевшим зверем.
Милиционер не успел, не смог удержать поводок. Он мотался длинным хвостом, цеплялся за коряги, кусты. Но под силой рывков овчарки с треском вылетал и давал свободу бегу.
— Назад! — кричал милиционер.
— Стоять! Сесть! Жди! — Но собака не слышала команд. Она, будто оглохла, взяв след. Вскоре овчарка исчезла из вида.
В будках тем временем шел обыск. Тщательный. Придирчивый.
— С хрена ли загуляли? — указал капитан на бутылки водки, выставленные на стол.
— К встрече с вами готовились, — хихикнул кто-то из условников.
— А что? Водяра западло? Где такое было. Не сперли. За свои! Родные и кровные потратили! После «пахоты» бухнуть кто запретит? Кому мы не потрафили? Нынче на кента по две нормы заколотили! Не грех обмыть! — говорил Мустанг.
— Ты кончай брехать! Не многовато ли обмывки? — считал стаканы дошлый капитан и усмехнулся: — Вас восемь рыл. А стаканов — девять. Для кого девятый? Уж только не темни, что для Генки! Он за рулем не пьет.
— Он — не в счет. У нас Умора водяру водой запивает. Требуха чистую не переносит. Вот и стакан лишний получился.
— А ест он тоже двумя руками? Девять ложек и мисок?
— Это в расчете на Генку. Не похавает, хрен рейс лишний сделает.
— Ишь, нашелся, ферт! А чей след, скажи мне, собака взяла? Прямо из будки в тайгу рванула? — смотрел капитан вприщур на условников и предупредил: — Его поймаем, и вам несдобровать, — предупредил, хмуро оглядев условников.
— Чего давишь? На понт берешь? Не допру, чего шмонаете? Кто смылся, что ли, с тюряги? — спросил Мустанг.
— Кого ищем — понял. По глазам твоим вижу. Знаешь, что за укрывательство тебе светит? И не только тебе, а всем!
— А ты нас не пугай! Мы всего отбоялись, — отмахнулся Мустанг. И дрогнул всем сердцем, увидев ринувшихся в тайгу с собаками милиционеров. Их насторожило, что овчарка, взявшая след, не подает голос и не возвращается.
— В будках нет никого! — подошли к капитану милиционеры, проводившие обыск.
— Возвращайтесь к себе! — глянул тот на условников и натянул на голову капюшон брезентовой куртки.
