Кузя затаила дыхание. Глаза ее округлились, заметали зеленые огни. Она ждала. Она теряла терпение. Кто там? Но из-за куста никто не объявлялся.
Кузя перескочила на ветку соседнего дерева, потом — на другое, вот и куст. Но что это? Серый комок с маленькой головой и громадными ушами вдруг дал такого стрекача, что Кузька еле успела разглядеть беглеца.
Рысь не успела с ним познакомиться поближе. Ветер донес до косого рысиный запах, и он поспешил убраться восвояси. Кузя еще не знала, не открыла для себя этого секрета. И поведение ушастого, не видевшего, но почуявшего опасность, не могла никак понять.
Заметила лишь короткий хвост, сильные задние лапы.
Кузя даже не подумала догонять зайца. На сытый живот куда как лучше спокойно и тихо понаблюдать за теми, кто снует внизу. Увидеть, запомнить их норы, чтобы завтра не бегать далеко в поисках еды. А сегодня пусть копошится мелочь. Вон там толстуха мышь с целым выводком хвостатых мышат роет новый ход в нору. «Пусть старается до завтра», — прищурилась Кузя. Ей было приятно подсмотреть, где прячет свое гнездо кроншпиль. Тот мошкару птенцам носил. Вот и выследила Кузя. Запомнила. Не забыла пометить новое дерево, потершись мордой о ветки. Запах рысьих молодых клыков, липкой слюны долго будет держаться.
Ведь на самых видных местах дерево пометила.
Но что это? Кто уставился на нее круглыми глазами из дупла?
Кузя коротко вякнула. Но ответа не услышала. Из черноты дупла смотрели на Кузю до жути неподвижные, желтые, как еловая смола, глаза. Они не моргали и, казалось, не жили.
— Мяу! — требовательно закричала Кузя.
— У-хх, уу-х! — мертво отозвалось в дупле.
Кузя с перепуга неуклюже упала с ветки. Такого голоса она отродясь не слышала.
А сверху, празднуя победу, кричал из дупла филин:
— Уу-х…
Привыкнув вскоре к его голосу, Кузя полезла на дерево познакомиться с кричавшим. Тот, не теряя времени, вылетел из дупла, пока перья не ощипаны и голова на месте.
Кузя тут же освоилась в уютном жилье, удобно расположилась в нем. Отнятое дупло, как и добытая еда, всегда дороги.
Когда над тайгой стали опускаться сумерки, прилетел филин к дуплу. Увидев его занятым рысью, улетел поспешно.
А Кузя и не собиралась покидать дупло. Ночью, когда каждый звук в тайге стал отчетливо слышен, рысь забыла всякий покой. Она прыгала по кронам деревьев, принюхивалась к волнующим запахам.
Вон внизу снова показался ушастый. От кого он удирает, куда мчится так, что ветер свистит в его ушах?
«Уж не ко мне ли торопится?» Кузя прыгнула на зайца. Тот вскрикнул жалобно и, перевернувшись на спину, замахал лапами перед мордой Кузи.
Рысь едва вознамерилась ухватить жирное брюшко зайца, как тот уперся задними лапами и рванул ими по брюху рыси. Та взвыла на всю тайгу.
Ушастик едва не прикончил Кузю своими когтями. Теперь она валялась по траве, обливая ее кровью.
Лишь через несколько дней сумела Кузя встать па лапы. Заросший рубец на животе зализывала и ночами. С тех пор поняла Кузя, что добычу надо брать с загривка, не давая ей опомниться и защититься.
С того памятного дня люто возненавидела она зайцев. И решила мстить за свою боль всем ушастым.
Но одно дело — решить, другое — выполнить намерение. И вскоре рысь убедилась, что ушастые еще умеют хорошо бегать. Догнать косого было совсем нелегко.
Здоровый заяц бежал от Кузи так, что настичь его не было возможности. Но вот старые и больные никогда не миновали ее клыков и когтей.
Здоровые продолжали жить и плодиться. Кузя смирилась с этим. Ведь есть надо и завтра, и потом. Пусть бегают здоровые. Ведь для нее живут и множатся. Чего же тужить ей? Чем больше их будет, тем сытнее заживет она, Кузя.
Понемногу рысь научилась безошибочно, издалека распознавать по запаху больных обитателей своих владений.
Этот душок был особый — сладковатой гнилостью веял издалека. Так же пахла старость, слабая, немощная, скрипучая.
Все это Кузька пожирала без жалости вместе с другими любителями горячей кровавой добычи.
В тайге не должно быть слабых, старых и больных. Иначе наплодят себе подобных и погубят тайгу.
А в ней, наглядно, слабое не жило. Слабые деревья забивались сильными, в гнилом дереве даже муравьи не жили. Лишь олень ударит рогами в гнилушку, упадет отмершее на землю и рассыпается в прах. Так и все живое.
Слабая с виду лиса. А попробуй задень. Зубы, когти — острей ежиных иголок. Кузе однажды довелось встретиться с рыжухой. Одного зайца загоняли. Рысь кинулась на него сверху и пришибла к кочке, лиса едва не ухватила косого за хвост.
Чья добыча? Ощерились зубы и клыки. Лиса, увидев, что Кузя молода, хотела вырвать у нее зайца из-под лапы. Но у Кузи с косыми счет не был закончен за порванное брюхо. Кузя рыкнула рыжухе в морду. Та хвостом прикрылась, а зубы уже впились в лапу косого. Кузя кинулась на лису. Оттолкнула, повалила на мох, прищемила клыками. Да так, что рыжая дня три обгавкивала Кузю, спрятавшись в глухомани.
Слабая с виду, она все же оставила ощутимый укус на боку Кузи.
Запах лисы рысь запомнила по-своему. Та пахла сыростью норы, лежалой травой. Так пахнут слабые. Вскоре она узнала, что мясо лисы не годится в еду. И перестала замечать рыжух совсем.
Поймала как-то Кузя и енота, — тот на берегу реки объедал осоку.
Траву ест, значит, надо его быстрее заполучить. Самое вкусное мясо у тех, кто предпочитает живой добыче все растущее.
Кузя быстро разделалась с енотом. И хотя тот внешне был очень похож на лису — такой же густой мех, длинный пушистый хвост, острая по-лисьи морда — резко отличался от рыжухи образом жизни и запахом.
Тайга наделила каждого своего обитателя особой внешностью, повадками, характерами. Рысь быстро схватывала и запоминала то, что нужно было ей для жизни.
Запах хищников нужно было научиться отличать от запаха травяных. Хищник хищника не должен есть. Не должен охотиться на него, мешать ему. Эту науку Кузя познала в конце лета.
Как-то взметнувшись на старую высоченную ель, решила оглядеться. Тайга здесь оказалась глухой и темной, без просветов.
«Значит, добычи будет много», — решила Кузя и легла на еловую лапу. Но вдруг почуяла запах, от которого стало не по себе.
Здесь совсем недавно побывала другая рысь. Вот тут она замочила хвою, терлась мордой о лапу ели, пометила и ствол.
Как же быть теперь ей, Кузе, уходить? Но покидать такое удобное место не хотелось. Остаться? Но как отнесется к этому хозяйка лежки? По моче понятно, что эта рысь либо больная, либо старая. Ждет падаль. Чего не едят здоровые молодые рыси.
Кузя чихнула. Моча после падали не склеивает хвою, кору, она застревает в трещинах и быстро высыхает, ее запах не держится долго. И решила смыть следы прежней хозяйки. «Слабая не должна здесь жить», — мочилась Кузя на хвойную лапу настырно и зло. Облила дерево по стволу, прижавшись к ели хребтом. Оставила на стволе следы когтей. Особый знак. Угроза. Для прежней хозяйки. Пусть знает, что Кузя не просто мясо ест, а добывает его себе вдоволь когтями.