По поляне белым шаром заяц промчался.
— Тоже на праздник опаздываешь, — хохотнул лесник и, заложив языком щель в зубах, свистнул.
Заяц, принявший лесника за большой пенек, остановился оторопело, но потом скакнул в сторону, в кусты — и исчез. Лиса, гнавшая косого, в снег вжалась, повернула обратно. Потрусила к норе. Помешал ей лесник. Испортил праздник. И надо же, в тот самый момент, когда косой уже выдыхался. Ну и старик! Зачем в такую пору по тайге бродит? Чего ему не спится? Вот и ее голодной оставил. Придется снова к геологам идти. Промышлять по помойкам. Правда, однажды она за это поплатилась. Кто-то заметил ее и поставил капкан. Попалась. Но лесник, случайно увидевший ее привязанной к будке, выручил. Велел отпустить. Так и не успели геологи шкуркой огневки воспользоваться. С тех пор и помнила лиса старика. И с виду, и по запаху. Знала, кому жизнью обязана. И не шкодила на виду у лесника.
А вон там, в ветвях ели — дупло. Приметила белка сидящего на пеньке лесника. Быстро с ветки на ветку перескочила, спустилась вниз. И бегом к нему через полянку бросилась. За сахаром. Сызмальства приучил ее лесник к этому лакомству. Никогда не отказывал. И белка, осмелев, сама научилась проверять карманы. И всегда не зря. Вот и теперь громадный колотый кусок вытащила. Себе и детям хватит на всю ночь. Но странно, почему сегодня не погладил ее лесник, как всегда? Не почесал шейку? Лишь вздохнул тяжело. И сказал:
— Ешь, голубушка, покуда еще живы тайга да мы с тобой. А то построят город, никто о тебе не вспомнит. А покуда радуйся. Может, и не сыщут у нас нефть эти геологи.
Под заснеженным стлаником куропатки расшумелись. Осыпавшиеся орехи не поделили. Теперь бранились. Обещали все перья друг дружке выщипать.
«И зверье научили ругаться. Ишь как навострились лаяться, все от них, от геологов этих. Вот и пусти их на свою беду», — думал лесник.
А куропатки, осмелев, кричали все громче, злее. Свое выясняли. По-своему. Прав тот, кто сильнее.
— Эй! С чего год начали?! — не выдержал старик и швырнул снежок в сторону разругавшихся. Те разом смолкли. Разбежались в разные стороны.
— Мало вам орехов в тайге! Кроме меня да вас, все равно больше собирать их некому. Всем хватит досыта! Чего делите? На что нахальство вам? Тоже мне, забияки сыскались, — урезонивал куропаток лесник.
Тайга молча слушала его увещевания. Она привыкла к голосу своего хозяина. Знала, этот зла никогда ей не причинит.
Тайга… Ее он знал уже много лет. Сколько их прошло, — не считал. Помнил по случаям, событиям, радостям и невзгодам. Всякое бывало. Они в памяти навсегда остались…
На Сахалин Никодим приехал по вербовке. После войны. Глянули здесь на его партизанскую медаль. Ни о чем больше не спросили. Все поняли. Без слов. И предложили место лесника. Сам сказал, что до войны на родине лесником работал. Как и отец, и дед.
В первые дни на Сахалине он не мог нарадоваться. Хлеба вдоволь. Любого. Без карточек. За деньги. И очередей нет. Поначалу мешками покупал. Каждую буханку, чтоб не черствела быстро, в чистую тряпицу заворачивал. Все не верилось, что и завтра вот так же будет. Приехал — и купил свободно. Но еще больше удивился, что и масло, и сахар продавались свободно. И рыба красная. Настоящая кета. Ее впервые в жизни здесь увидел. Целый месяц ее одну ел. Пока не отворотило. Стал меру соблюдать. И уже не кидался с жадностью на консервы, которых тут было в изобилии. Всяких. Стал обживаться в зимовье. Харчи «на корню» брать. Из тайги. Свои. Не купленные. Бывало, поставит на стол сковороду жареных маслят, теши нарежет, картошки отварной — со своего огорода, варенье малиновое — к чаю. И, погладив себя по сытому животу, скажет довольно:
— А ведь не сбрехал вербовщик, когда манил на Сахалин. Всю правду сказал. Ох и верно я сделал, что приехал. Дай Бог здоровья тому, кто мне сюда дорогу указал, — вспоминал лесник вербовщика добрым словом.
Теперь, конечно, он не закупал хлеб мешками. Давно. Понял, убедился, что перебоев с ним не будет. Да и закупок делал все меньше. Пригляделся, приноровился, обвык.
А на сытый желудок и участок полюбился. Он не только заработок давал, а и кормил. За щедрость эту и лесник в долгу не оставался. Заботился о тайге, холил ее и берег.
Порядок на участке поддерживал, как в своей избе. Каждый саженец своими руками взлелеял, каждое дерево согрел. Пригодились познанья отца и деда, да и свои. И, казалось бы, не новичком в лес пришел, но кое-что приходилось узнавать по ходу дела. Что говорить, растительность и живность здесь иные, чем в лесах средней полосы. Лесник на Сахалине — не просто хозяин участка, он с каждой зверушкой должен «общий язык» найти. Повадки узнать, характер, ее пользу и вред, лакомства ее и основной корм. И не просто для познания, а чтобы обеспечить равномерное расселение хищников и их потенциальных жертв, поддержание определенной пропорции в их количестве, сохранность нужного зверя и оздоровление его потомства… А зверей и зверушек в тайге хватало. Всяких. Букашек и козявок — тоже. К ним он по-своему приглядывался.
И однажды, случилось это на третьем году жизни на участке, стали портить тайгу тля и древоточица. Из лесничества начальство приехало с проверкой работы и для помощи. Рабочие «химию» привезли. Но Никодим отказался от нее. Начальство удивилось. Стало настаивать, требовать обработки участка. А лесник уперся:
— Не стану тайгу губить. Не буду дустом посыпать. Вместе с тлей хороших козявок изведу. Опять же и птах. Нахватаются они травленых комаров и сами помирать начнуть. Зверь от него болеть станет. Чего доброго — с участка сбежит. Не знаю, какая польза от дуста будет, а вот вред, догадываюсь, на много годов.
— Тайгу сегодня спасать надо, — говорили ему.
— Но не дустом.
— А как же?
— Тайга сама себя вылечит, я только немного подсоблю ей.
— Значит, отказываешься от дуста?
— Не допущу его!
— Но если через месяц пришлем к тебе сотрудников с проверкой участка и они обнаружат порчу деревьев вредителями — пеняй на себя, — предупредили Никодима.
Лесник лишь согласно головой мотнул. И погрузил на телегу мешки с дустом. Так и не оставив у себя ни горсти препарата.
А через месяц, как и обещали, прислали к нему на участок проверку. Пятерых лаборантов. Десять дней с утра до ночи почти каждое дерево и куст проверяли. А возвращались с пустыми пробирками. Поначалу удивлялись, не верилось. Ведь вот рядом участки полностью поражены. Здесь же — как заговорено. А участок такой же, и сгущенность деревьев даже большая, чем у соседей. Стали о секрете расспрашивать. Никодим не таился. И указал на муравейники, которые расселил густо по всему участку. Показал дуплянки для дятлов, — их своими руками мастерил. Птицы не распознали подделку. И, прилетев той весной, не за гнездо, а за тлю принялись, за древоточицу.
— Когда крыша над головой есть, для полноты жизни лишь сытый живот нужен. Вот и подсобили дятлы. За день по восемь деревьев один взрослый обрабатывал. Дусту с дятлом не потягаться. Птица с любой щели паразита достанет. Опять же
