— Успокойся, Василий, возьми себя в руки. Вспомни лучше, не примечал ли кто из вас в деревне чужого человека, не живущего здесь?
— А мне было когда смотреть? Я наш дом ремонтировал. Крышу перекрывал. Вся потекла, зараза. Катюшка в доме с детьми была, я снаружи. Не то что враждовать иль сдружиться, познакомиться некогда было. Жена — сущая голубка. Смирная, спокойная, трудяга, из дому ни шагу. Ни подруги, ни соседки не интересовали ее.
— А может, к вам кто-нибудь заходил? Или кому-то приглянулась Катя, вот и вздумал силой ее добиться? Такое тоже могло случиться.
— Заходили свои — переселенцы, беженцы. Но старухи. Либо дети — к нашим, поиграть. Из мужиков никто не заглядывал. Кому в чем подмога нужна, со двора звали, — отвечал глухо.
— А бомжи не навещали? Не крутились возле вашего дома? — интересовался следователь.
— Они сами по себе живут. К нам не приходят. Нищета у бедноты не прокормится… Что им у нас? Делать нечего…
— Василий! Эй, Вася! Иди в избу! Там бабы все прибрали, поесть сготовили. Зови гостя. И сам поешь, — позвала старуха, остановившись неподалеку.
— Мне здесь походить надо. А вы ступайте к детям. Я попозже загляну к вам, — пообещал Рогачев и, встав следом за Василием, медленно пошел вдоль берега, всматриваясь в каждую выемку, сучок и камешек.
«Странно, закопал убийца Катю вчера. Но ведь как сумел замаскировать землю! Прямо профессионал. Никаких следов не оставил. Ни от лопаты, ни от обуви. Видно, не впервой ему!» — рассуждал про себя Рогачев.
Он приметил увесистую, выломанную из ветки палку, что лежала меж кустов, подальше от глаз. Следователь осмотрел ее, но ни крови, не земли, ни волос на ней не было. И только свежий след излома настораживал. Для кого она была приготовлена, кем, почему оказалась здесь, спрятанной неподалеку от места убийства?
«Славик! Не бывает смерти без причины, как и убийства без следов! Надо захотеть и увидеть. В нашей работе нужно уметь наблюдать и делать правильные выводы. Логические! Без того не бывает следователя!» — вспомнились ему слова Бронникова. И раздраженно подумалось: «Да ты, Юрий Михайлович, и сам здесь ни черта не увидел бы!»
Среди деревьев промелькнула пара, послышался смех девушки. «Переселенцы обживаются. У этих, может, семья получится. А вот Екатерина… Странно и жутко это соседство жизни и смерти. Что роднит и разделяет людей? Одних человечья похоть и подлость. Других — любовь… Всем ли она знакома? Во всяком случае — не убийце».
Взгляд следователя задержался на окурке сигареты под ногами. «Ого! «Мальборо»! Для бомжей и переселенцев дороговато. Может, воры тут побывали? Но их в деревне нет давно. Ушли, вернулись в город еще до смерти Екатерины. Кто же курил? — Рогачев, разглядывая окурок, пожалел, что нет рядом Бронникова. — Он в таких находках разбирается…»
Больше ничего не нашел и не приметил следователь. Но дубинку и окурок взял с собой. И пошел в деревню. Надо с людьми поговорить. Может, видели посторонних? Ведь кто-то ж убил женщину?
— Нет, никто в деревню не приходил. Никому мы не нужны. Все про нас забыли! — шамкала беззубая старуха и похвалялась: — Я ж целыми днями сижу на лавке перед домом. Свежим воздухом дышу. Уж мимо меня никто не проскочит незамеченным, ни человек, ни птица. Всех вижу, каждого. Я ж у себя в Казахстане вахтером, считай, всю жизнь проработала. Вниманьем не обделена, на глаза и память не жалуюсь. Каждого наскрозь вижу, кто, куда и к кому направился, даже могу угадать, зачем, — хвасталась баба.
— А как к Катерине относились в деревне? — спросил Рогачев.
К ней? Да как и ко всем бабам. С нас какой спрос? И эта — все в своем дому. Ни разу ко мне на лавку не присела. Все некогда ей было, вечно к детям торопилась, к мужику. Где они теперь? А она и на тот свет ушла усталая. Что видела в этой жизни? Хотели они с Васей телку стельную купить, чтоб молоко детям было. Ан вишь, не повезло. Дети сиротами без мамки остались. Мужик сам не сумеет их на ноги поднять. Не дано того вам — бездельным! Только бабы, как трехжильные, все умеют на себе везти. И Катерина такой была. У нее после «здравствуй» второе слово калеными клещами не вытянешь. Молчунья, трудяга, хорошая мать и жена. Таких теперь нет.
Вон моя невестка! Спит до обеда. И все на свои болячки жалуется. Хотя тридцати нету. С чего им у ней взяться? Только в свет появилась, едва замуж вышла, а уж гнилая кочка! Потому и на тот свет лишь хорошие уходят. Говна и там не надо, — поджала бабка губы.
— Ну, а как ваши бомжи? Не тревожат, не мешают никому?
— Всякие есть серед них, сынок. Как и промеж нас. И несчастные, и умные, и алкаши, и психи. Те, чуть выпьют, драться любят. Я их недавно по старой привычке пуганула, — глянула на следователя с хитрецой.
— А с чего? Зачем пугали?
— Ну, не без дела! Задрались промеж собой. Это б ладно, не впервой такое видеть. Но как друг друга материли, аж слушать гадко! Чего от них наша детвора перехватит? Тут еще наши мужики встрять хотели, чтоб их разнять. А я воспретила даже подходить к ним. Сказала, что сама их всех разниму вмиг. Наши подумали, будто шучу. Я же свой вахтерский свисток вытащила, да как засвистела! Бомжи врассыпную! Кто куда! Какая драка, забыли все! По канавам, за заборы попрятались, дыхнуть боятся. До ночи опомниться не могли. С неделю из домов не вылезали, ровно на цепи сидели. Вот так! А то бузили б до утра! Я их мигом угомонила. Всех-разом, — гордилась бабка.
— А с вами, переселенцами, как держатся? Не обижают? Не пристают?
— Смотря как сам себя с ними поставишь. Не дашь повод — не подойдут. Во всяком случае, ко мне, к нашей семье, не цепляются. Другие пусть сами за себя ответят.
— К Екатерине пытались подходить?
— Даже ко мне, старой, прикипались. А уж к ней тем более. Женщина была красивая. Но себя держала, как положено. Ни с кем из бродяг словом не обмолвилась. Зато, когда во двор выйдет, белье постирать и повесить, в самом дворе подмести, эти бомжи весь забор облепят, ровно воробьи. Все смотрят на женщину, будто на картину. Пытались заговаривать. Но без толку. Серед бездомных тоже всякой твари по паре. И бывшие начальники, и кобели на пенсии, прежние горожане. Стоят, слюни глотают, семьи свои вспоминают.
— Никто ей не грозил?
— А за что?
— Может, на свиданье звали?
— Так Вася рядом был всегда. Ему всякое слово слышно. Шею свернул бы вмиг. Ему недолго. Не позволил бы семью позорить. Глядеть не возбранял. Да и как запретишь? Худо не от того приключилось. Сами не; знаем, на кого грешить!
— Скажите, все женщины деревни ходят на речку полоскать белье?
— Нет, голубик! Когда время есть. Но чаще дома полощем. Хотя в речке, конечно, лучше. Только вот после случая с Катериной никакая баба не осмелится. И я, на что уж моя невестка говно, а на речку ее не пущу. Страшно нынче туда ходить.
— Чего ж бояться? Вот молодых пару я там видел. Гуляют, смеются. И хоть бы что!
