— Что ты за мужик, без денег к бабе прешься! Да таких на улице — кучами! Говоришь, грелся со мной? Теперь иди, остынь.
— А говорила, что любишь, — напомнил ей недавнее.
Светка рассмеялась:
— Любят мужиков! Когда ты без денег, да еще с претензиями, уже — козел! Отваливай! И пока тебя не зовут, не появляйся здесь…
Почти так или приблизительно, ответили и другие. Вот тогда до меня дошло все! Никогда не жить мне уж как раньше, когда была у меня надежная опора — моя жена. Я за нее наказан. Сам ушел в бродяги. Стал бездомным скитальцем, потому что другого не заслужил, — засморкался мужик.
— Ну а с детьми видитесь? — спросил Рогачев.
— Иногда встречались на улицах. Случайно. Они меня ни разу не остановили, не окликнули, не захотели словом переброситься. А я — не имею права. Вот и проходим мимо друг друга, как чужие. Даже не оглянувшись вслед. Видно, никогда они не простят меня. Да и я на их месте точно так же поступил бы, — признался человек тихо. Порывшись в карманах, достал окурок сигареты, поднятый с тротуара, и, прикурив, умолк, вытирая с морщинистых, впалых щек тихие слезы.
— Погодите, время всех рассудит и помирит. Одумаются дети, найдут, позовут к себе…
— А зачем? Ведь я всегда жил сам по себе. Таким в семьях не место. Даже если б позвали — не пойду! Я всегда был чужим в своей семье. Таким и сдохну.
— Сознательный наш Гришка! Наверно, потому что начальником был? Я не такой тонкой натуры. Ишь, он им квартиру оставил, все в ней имеется. Они же от него еще хари воротят! Ждут, когда он перед ними на коленки упадет! А говна жеваного — не хотели? — возмутился лысый бомж.
— Да я б им так вкинул, хребет затрещал бы. Приволок бы свору баб и гулял, сколько в душу влезет. Дети кто есть? Наше говно! Понял? Чего их жалеть? Вон на меня хвост подняли, я им всем вломил по шее! И сказал, коли за дом деньги мне не отдадут, всех поджарю в избе. Спалю к едрене Фене и все на том, — брызгал слюной Коля.
— А зачем ты из дома ушел? — удивился Славик.
— Я не ушел! Меня вышибли сворой, — признался мужик.
— За что?
Коля заерзал на земле, будто гасил задницей горящий окурок. Лицо стало красным, лоб вспотел.
— Да что там? С соседкой прижучили в кладовке. Она попросила у моей луку. Баба и говорит мне:
— Сходи, Коля! Принеси вязанку луку!
Я и пошел! Соседка за мной. А в кладовке, ну как назло, до того тесно! Куда ни повернусь, то на сиськи, то на задницу соседки нарываюсь. И никак лук не увижу. А соседка, беска, как кочан капусты, — круглая, упругая. Лапы к ней сами потянулись. И только я к бабе приноровился, теща, стерва, сунулась в кладовку. Да как заблажит, старая хивря, будто ее словили: «Погляньте, люди, чево удумал пакостник! Серед бела дня развратничает, гад!»
Ну я в нее свеклой запустил, крикнул: «Брысь, облезлая транда!» Она ни в какую! Вовсе зашлась. Тут все скопом прибежали. Подумали, что я к старухе приставал.
Соседку я уже успел через окно выпустить. А вот штаны так и остались болтаться на коленках. За них меня и выволокли. Из кладовки да во двор. С голой жопой. И двери на засов. Я обратно рвусь. Ну как это так? Хозяина за яйца выкидывать? А в доме — как оглохли все. Никто не отворил.
Хотел их подпалить со злости. А они отчубучили, новую собаку в дом привели. Она, как увидела, бросилась на меня, свалила на землю, в самую харю собачьим матом меня до вечера крыла. А потом всего обоссала. С ног до головы. Ну разве не обидно?
Да еще муж той соседки, сколько раз с ним самогонку пили, тут же вышел на крыльцо и кричит моей бабе: «Эй, Нинка, кабан с сарая убежал? Глянь, как твой барбос его извалял. Давай, я этого шелапугу прирежу! Иль кастрируем его вдвоем».
Ну, козел! Век не прощу ему такой пакости!
— А вы где-нибудь работали? — смеялся Славик.
— Гришка в начальниках был, пока жена не повесилась. Но она записку в лифчике оставила. Ее следователь забрал. И мужика с работы мигом выперли. Та записка весь город обошла. Сверху донизу. Об чем речь! Все посеял в один день. А меня участковый словил возле самого дома. И сказал: «Коли еще раз тут увижу, определю в такое место, где не только с соседкой — самому места мало будет! Дошло? Сгинь отсюда навсегда, если дышать хочешь!»
Во падла! — досадливо поморщился Коля, поскреб грязной рукой в свалявшихся волосах и добавил:
— А ведь и я в человеках был. Плотничал на стройке. Зашибал кучеряво и шабашил. Но на все наплюнула глупая баба! Вовсе оборзела! А дом, кто без меня доглядит? Я его строил. Да что толку? Все забыто.
— Своих видите? — спросил Рогачев.
— Пришел как-то к жене на работу. Она у меня бухгалтер. Так что ты думаешь? Вахтера позвала, слушать пи о чем не захотела. А теперь я и сам от ней отвык. Только вот сынишка снится по ночам. И все зовет домой вернуться. Мужчиной растет! Он поймет меня. И когда-нибудь мы с ним поговорим. А бабье, какой с него спрос?
— Не транди много! Нынче бабы впрямь заелись! Верно Гришка говорит. Вона я газету из урны взял, по нужде присесть. В ней объявленья разные. Читаю там, где бабам мужики требуются. Ну, твою мать! Забыл, зачем под куст сел. Ты только послушай: «Женщина, шестьдесят восемь лет. Не лишена привлекательности…»
Слышь, Рогачев? Во дает, старая пердень! Она почти в семьдесят — женщина! У меня в глазах зарябило! В эти-то годы она баба! Да еще, мать ее, сука вонючая, не лишена привлекательности! Эту старую кикимору давно к врачу не водили! Зеркало не давали с молодости! Там уже давно морщины до самой хварьи! Слепая дура!
Так ты знаешь, кого она намечтала?! Мужчину! «Без возрастных проблем»! Во пакость! И не отсохла у ней голова от срама! Ей, облезлой лешачке, мужик потребовался, у какого все на дыбы встает! Это что, при виде той мандавошки? Да такого враз урыть надо! Чтоб род мужичий не позорил. На нее лезть, едино что на труп! А кто себя и свой хрен проклял при жизни? Я подобных не встречал! А ты, Коль?
Николай в кулак смеялся.
— Теперь даже старики малолеток клеют. На семнасток не смотрят. Эта старуха вовсе свихнулась, — хохотали бомжи.
— Так это еще не все! Она просит мужика без вредных привычек. Значит, не пьющего и не курящего! Материально и жильем обеспеченного, желательно с автомашиной…
— Сейчас. Кабриолет с санитарами и носилками — прямо к порогу! — не выдержал Колька.
— И еще! Пьющих и судимых просит ее не беспокоить…
— Размечталась! Лучше сдохнуть в бомжах, чем со старой жабой в тухлой постели кувыркаться. Меня на такую под автоматом не загнать. Я себя не на помойке поднял!
— Нынче бабья хватает! Сами на мужиков скачут, — встрял Гришка. — Мне даже убегать от них приходилось…
— Не транди! Если б теща не сунулась не ко времени, мы б с той соседкой устроили веселуху! — подморгнул Коля всем.
