— Евгения? А это кто?
— Девчонка! По кличке Мартышка.
— Ей-Богу, не слышал о такой! — срывался голос Барина.
— Не помните? Не стройте из себя склеротика, не имея к тому предрасположения. У вас отличная память!
— Я, конечно, имел женщин. Не считаю для себя такое зазорным! Но среди них не припоминаю Евгении с обезьяньей кличкой. Тем более убивать их считаю ниже своего достоинства! Не для того их приводил! Ни одну не тронул пальцем. Все ушли довольные.
— Ее и женщиной-то назвать сложно. Тринадцать лет. И на панели оказалась не с добра. Вы пользовались ею, потом подвела натура и дала осечку. Но будет лучше, если вы сами продолжите. Как все случилось?
— Я не знаю никакой Евгении! — твердил Барин.
— Знаете! Эту связь могут подтвердить ее подруги. Они живы! И тоже были с вами в интимных отношениях. Отрицать очевидное — нелепо! Вы забыли, что у всякой легенды есть финал! Когда-то придется о нем вспомнить, — говорил следователь.
— Я и не знаю, что теперь сказать. Благодарил вас всю дорогу за наше спасение. А теперь, как убеждаюсь, вы решили окончательно разделаться со мной. Но за что? Ведь я никому не сделал плохого, никого не обидел. Столько перенес и пережил. И меня добивают. Разве это предосудительно для любого мужчины иметь женщин? Тем более для холостого? Никогда такое не считалось пошлым или аморальным. Я встречался с ними ненадолго. Всего на час или два. Зачем в таком случае знакомиться? Да и упомнишь ли имена за все годы? Вы тоже мужчина! Поймите дикость своего вопроса, — делано удивлялся Платонов.
— Вы не можете не помнить имена тех, с кем встречались перед поездкой в Москву. Меня не интересуют давние связи. А вот о последних прошу вспомнить. Тем более, что встречались с ними неоднократно. Со всеми троими. И чаще всех с Евгенией. Ей вы отдавали предпочтение.
— Ошибаетесь! Явно путаете с кем-то другим. До поездки в Москву я долгое время никуда не выходил из дома. Работал с документами. И в офис не приходил, потому что болел. Давление подвело. В таком состоянии, сами понимаете, не до женщин. Так что ввели вас в заблуждение информаторы. Если вы были в квартире, не могли не видеть гору лекарств на столе.
— Я приметил и другое — кучу бутылок под столом, следы недавнего веселья. А оно было буйным. От такого количества спиртного неудивительно подскочить давлению. Но меня не оно интересует. Значит, отказываетесь признавать свою связь с Евгенией?
— Да я не отрицаю женщин! Конечно, были. Но ни с одной не знакомился!
— Ладно. Попытайтесь узнать по фото! — выложил перед Барином с десяток фотографий женщин. Среди них имелось фото Мартышки.
— О! Да у вас тут целый гарем! На любой вкус! Как у султана! И это все наши горожанки? — полюбопытствовал Платонов.
— Вы смотрите, смотрите! Может, сыщите своих знакомых в этом цветнике! — Рогачев раскладывал снимки и внимательно следил за Барином.
Тот не спеша рассматривал фотографии. Каждую подносил к свету.
— Среди этих ни одной своей приятельницы не увидел, — отодвинул он стопу, вздохнув.
— Жаль, что память вам изменяет. Придется устроить очную ставку, — сказал Славик с плохо скрытым раздражением.
— С кем? — подскочил Платонов.
— С забытыми… И, вероятно, проведем эксгумацию. Тогда свозим вас в морг на опознание. Не очень приятная поездка, но освежает память.
— Да хоть на кладбище! Я всегда готов помочь следствию! — отозвался Платонов. И ни одна тучка не омрачила его лицо.
— Хорошо! Я очень благодарен вам за эту готовность, надеюсь, она искренняя. Ну, а пока возвращайтесь в камеру. Отдыхайте! Когда понадобитесь, позовут!
Рогачев вызвал охранника и попросил увести задержанного в прежнюю одиночку. А через пару минут в кабинет следователя ввели Конюха.
Анатолий Алексеевич Ведяев вошел в кабинет сутулясь, пряча за спиной дрожащие руки. Он быстро оглядел кабинет и Рогачева каким-то пристальным, пронзительным взглядом. Тяжело сел на стул. Уставился на следователя выжидающе.
— Давно ли вы работаете вместе с Платоновым? — спросил Рогачев.
— Давно, — ответил хрипло.
— Сколько лет знакомы с ним?
— Очень давно.
— Что заставило вас, опытного ревизора, перейти на работу к Платонову?
— Понятное дело, мне предложили хорошие условия и заработок. У себя в управлении я получал гроши, да и те выплачивали с задержкой в три-четыре месяца. А есть всякий день хочется. К тому же мне стали грозить выселением из квартиры за неуплату коммунальных услуг. Вот и поприжала ситуация. Где выбор? Либо в бомжи, либо к Юрию Васильевичу и жить по-человечески. Естественно, выбрал последнее, — ответил Конюх.
— Одно непонятно, почему вы взяли его в свою квартиру? Какая в том была необходимость?
— Он оплачивал ее, погасил накопившуюся задолженность. Да и что в том необычного? Юрий так же одинок, как и я. Мы вместе работали. Одному мне все же тоскливо приходилось. Здесь как-никак общенье! Живая душа рядом появилась. Было с кем словом перекинуться.
— Он сам попросился или вы предложили съехаться?
— Не помню точно. Да и какая разница?
— Скажите, Анатолий Алексеевич, за прошедшее время вы не пожалели ни разу о своем согласии на совместное проживание с Платоновым?
— Как сказать? Конечно, случалось всякое. Бывало, раздражал он меня. Виной тому значительная разница в возрасте. Юрий любит музыку. А я — тишину. Он даже когда работал, включал магнитолу. Мне она мешала.
У всех свои привычки. Поначалу я уходил работать на кухню, в офисе — в другой кабинет. Потом все сгладилось, привык, наверное, как к неизбежному, — вздохнул человек.
— А почему вы не обзавелись семьей? — поинтересовался Рогачев.
— При моей прежней работе такое было исключено. Иметь женщину — это небезопасно. Лишние расходы, головная боль… Главное же — их язык, без уздечки и тормозов. Не рискнул. А потом, опоздал. Слишком привык к холостяцкой жизни и независимости. Женщина — тяжкий хомут, который никогда не освободит шею добровольно. Она лишь зовется слабым полом. Но стоит ее узаконить, становится наездницей. И приводит к могиле нашего брата. Вот я и пожалел себя. Не сунул голову в петлю. Жил вольно. И не жалею ни о чем.
— Анатолий Алексеевич, были ли у вас с Платоновым доверительные отношения? Или имелись секреты друг от друга?
— По-моему, мы полностью были искренними и заначек за душой не имели.
— Скажите, кем вы считали Юрия Васильевича для себя, другом или руководителем?
— Для друга, конечно, он молод. Но сказать, что только начальником, было бы нечестно. Скорее всего — приятелем, компаньоном.
— Анатолий Алексеевич, разве вас не злило пристрастие Платонова к выпивке? Или и здесь все шло наравне?
