Некоторые интересовались его жизнью. Но никто не пожалел о его уходе, не позвал вернуться обратно. Да и как воротишься? Кто возьмет? И теплинки в памяти людей не осталось. А ведь сколько вместе проработали! Это обижало больше всего.
Даже те, кого учил он, теперь, проходя мимо, забывают здороваться. сторонятся его. А может, стыдятся?
«С чего бы? Я ни в чем не виноват. Мое имя и репутация не подмочены», — успокаивал себя человек и тут же вспоминал, что, работая главным ревизором, жил в своей квартире без охраны, никого не боясь. Не стояла охрана у дверей кабинета. Он спокойно ходил пешком по городу, не опасаясь, как нынче, булыжника из-за угла, телефонных звонков с угрозами.
«Черт! Значит, я был счастливым! А ведь и получал меньше! Выходит, запродал душу? Что взамен получил? Баб и водку? Но ведь была и у меня тихая, хорошая соседка. Она, кажется, любила меня. Не хотела рекламировать, как сожителя. А в мужья — сам не решился. Испугался. Теперь она нашла по себе человека, какого-то отставника, вышла замуж. Живут счастливо, открыто, ничего не стыдясь, никого не боясь. И только я остался на обочине.
Сначала мне никто не нужен был, теперь сам стал лишним. Даже Катя! Уж на что глупою считал. А и она свою судьбу устроила. Работает в питомнике ветврачом. Тоже замужем. Двоих детей родила. Не испугалась. И тоже трудные времена пережила. Зато теперь радуется. Смысл в жизни имеет, свою цель. Она нужна и мужу, и детям. Не состоялась из нее актриса, в другом себя нашла — не потерялась.
Только у меня везде пустота. Хотя, коль вспомнить, поначалу все прекрасно шло. И учеба, и карьера… А в результате — голый ноль! Скатился, хуже бомжа! Да и тот пи от кого не прячется. Наоборот, сам любого остановит. Я ж от своей тени скоро убегать начну! Зачем согласился к Платонову! Жил бы, как человек! Нынче всеми проститутками помечен, как кобель репьями. Самому на себя глянуть гадко. Старый черт, а путаюсь с девчонками! С них какой спрос? Подцеплю сифилис, на весь город сраму не оберешься! Зато на зарплату клюнул, связался с этим гадом! Я — Конюх для него! А сам он кто? Кобель и алкаш! Хотя мне ли его судить? Я тоже в грязи по уши.
Но как же дальше жить? — обдумывал свое положение Анатолий Алексеевич. — Скоро финал. Барин, конечно, предложит уволиться. Пусть не теперь, года через три. Найти мне замену — ему труда не составит. Любого уломает. А меня — под задницу. И живи на копеечную пенсию, проводи ревизию мусорных контейнеров, конкурируя с дворнягами. И то, если доживу. Теперь имеются желающие укоротить мой век. Пусть им повезет. Мне уже ни держаться не за что, ни дорожить нечем».
Он решил прогуляться. Охранник указал в окно на проливной дождь, стекавший ручьями по стеклу. Но Ведяев захотел пройтись под дождем, пока на улицах никого. Ведь в такую погоду редко кто отваживается покинуть сухой, теплый дом. А если кому и приходится, тот скорее спешит пырнуть в подъезд или под чью-то крышу. И только он не станет прятаться.
Уже у двери, когда он собрался выйти из квартиры, его заставил вздрогнуть внезапный звонок. Анатолий Алексеевич открыл дверь, зная, что охрана не подпустит чужих людей. У порога стояла Женька.
— Чего закатилась? Я не звал тебя! — хотел он развернуть девчонку обратно.
— Я знаю. Но мне некуда деваться. Можно хоть немного согреюсь? С самой ночи на ногах. Сил уже не стало, — стучала зубами Мартышка. С ее волос и куртки ручьями стекала вода на половик. Девчонка дрожала от холода и выглядела усталой.
— Клиентов не зацепила? — съязвил Конюх.
— Не до них сегодня, — нахмурилась она.
— Ну, ладно! Проходи ненадолго, — впустил Женьку. Та мигом разделась. Забралась с ногами в кресло, ожидая обещанный чай.
— Что у тебя стряслось? — спросил Ведяев, приметив в глазах Женьки злые огни.
— Да ничего особого. Все как всегда. Мать привела свору кобелей. Ну и перебрала. Они по бухой ко мне полезли! Сразу трое. Я отгоняю, они грозят. Видишь, руку порезали кухонным ножом, — закатала рукав свитера, показала окровавленный бинт на руке.
— Как же ты вырвалась?
— Не впервой. Они бухие, шутя справилась.
— Милицию стоило вызвать, — посочувствовал Ведяев.
— Тогда уж не справилась бы с этой кодлой. Менты до халявы жадные и махаются так, что от них не смыться.
— Мать давно пьет?
— Всегда бухала. Потому как одна. Кому такая нужна? Только на ночь.
— А как же ты думаешь дальше жить?
— Не знаю. Вначале хотела выучиться на медсестру. Теперь охота пропала. Они мало получают. На такое — не прожить. Думала в продавцы податься, но их хозяева трахают, да еще бесплатно! На швейную фабрику заглянула — вовсе мрак. Получка копеечная, и ту по полгода мурыжат. Я в парикмахерскую. А бабы смеются надо мной. Мол, нынче мастеров больше развелось, чем клиентов. Все, кому надо, сами справляются, научившись. А остальные на свою внешность не обращают внимания. Не до того. Бабы следят за собой, когда хороню живут. Нынче этим никто не похвалится, — скулила Женька.
Подвинув поближе к себе горячий чай, она спросила Анатолий Алексеевича:
— А у вас дети есть?
— Нет.
— А почему? Ведь уже давно пора! Иль с женой не повезло — не рожала?
— Не было жены, — ответил он коротко.
— И у меня не будет мужа. И детей… Но не потому, что не хочу. Никому не нужна. Правда, можно было бы уехать в другой город, начать все заново. Но нужны деньги. Где-то жить, что-то жрать. А значит, опять на панель. Видно, так сдохну. Вон Ирку решили к родне в другой город отправить. Она не хочет, ревет. Там учиться и работать заставят. Ей неохота. Я б с великой душой поехала. Только никто не зовет. А так хорошо было б! Устроилась бы хоть куда! И ни один козел вслед мне не блеял бы и не плевался.
— Ну, а куда устроишься без специальности?
— Да хоть санитаркой в больницу или нянькой в детсад, даже дворником! Пусть бы на первое время…
— Чего ж здесь, у себя не устроилась?
— Тут меня знают. Не столько саму, сколько мамашу. Из-за нее никуда не взяли. И попробуй докажи, что я не такая? Все про яблоню да яблоки от нее вспоминают. А кто подумал, что сами меня на панель загнали? Я себе мать не выбирала. Уж какая есть, — вздохнула и, отхлебнув чай, продолжила:
— Дурная эта жизнь, скажи? Кому не надо детей, у тех они родятся. Кто хочет их, там не будет. А ты хотел бы меня в дочках иметь? — спросила неожиданно.
Ведяев растерянно уставился на Женьку, покраснел, сказал хранило:
— Дочь, это совсем другое, Женька. С дочкой не спят в одной постели.
— Думаешь, я того не знаю? А мы и не жили бы больше. Ведь я все умею. Стирать, готовить, убирать. Меня соседка учила всему, даже варенье варить. Но заболела она. Умерла в больнице. А то звала к себе насовсем. Но не успела. Ты, я знаю, не возьмешь. жадный. Оттого у тебя никого нет. А когда совсем старым станешь, тоже в больнице помрешь, потому что дома за тобой смотреть некому.
