«Сейчас она – женщина во цвете лет, имеющая право занять
свое место в цивилизованном мире. Все годы, проведенные в заключении и под
надзором, она вела себя образцово. Не значит ли это, что винить в происшедшей
трагедии надо не ребенка, а систему? Невежество, нужда, трущобы – вот что
окружало маленькую Лили, и она стала жертвой среды, в которой выросла. Трагедия
произошла.
Лили искупила свою вину перед обществом, и мы надеемся, что
она живет где-нибудь спокойно и счастливо, добропорядочной гражданкой, хорошей
женой и матерью. Бедная маленькая Лили Гэмбол».
Пуаро покачал головой. Двенадцатилетняя девочка
набрасывается на тетку с секачом и наносит ей смертельный удар – нет, милой
такую девочку не назовешь. В данном случае его симпатии на стороне тетки.
Он занялся Верой Блейк.
Вера Блейк со всей очевидностью была из числа женщин, о
которых говорят: все у нее не слава богу. Сначала она завела себе кавалера, а
тот оказался гангстером, которого разыскивала полиция за убийство охранника в
банке. Потом она вышла замуж за респектабельного коммерсанта, а он возьми и
окажись скупщиком краденого. И двое ее детей, когда подросли, не остались без
внимания полиции. Они ходили с мамочкой по магазинам и воровали вещички. Но вот
и на ее улице наступил праздник – появился «хороший человек». Он предложил
страдалице Вере перебраться в один из доминионов, вместе с детьми уехать из
этой свихнувшейся страны.
«Впереди ее ждала новая жизнь. Судьба столько раз была
немилостива к Вере, но наконец ее беды закончились».
Это еще неизвестно, скептически подумал Пуаро. Вполне
возможно, она вышла замуж за мошенника, который орудует на океанских лайнерах!
Он откинулся назад и пристально вгляделся в четыре
фотографии. Ева Кейн, взъерошенные кудри спадают на уши, огромная шляпа, букет
роз доходит до самого уха, будто она держит телефонную трубку. На Джейнис
Кортленд шляпа-колпак, нахлобученная на уши, талия подхвачена поясом. Лили
Гэмбол – внешностью бог не наградил, похоже, больные аденоиды; рот приоткрыт,
дышит тяжело, очки с сильными стеклами. Вера Блейк одета в черно-белые тона,
эта трагедийность затмевает все остальное.
Миссис Макгинти зачем-то понадобилось вырезать эту статью со
всеми фотографиями. Зачем? Просто сохранить, потому что ее заинтересовали
описанные в ней истории? Едва ли. За свои шестьдесят с лишним лет она не
обзавелась привычкой хранить что ни попадя. Пуаро знал это наверняка – видел
перечень ее вещей, составленный в полиции.
Она вырезала эту статью в воскресенье, а в понедельник
купила бутылочку чернил, из чего подразумевалось, что она, никогда не писавшая
писем, вдруг собралась написать письмо. Будь письмо деловым, она, скорее всего,
обратилась бы за помощью к Джо Берчу. Значит, речь шла не о делах. Тогда о чем
же?
Пуаро еще раз вгляделся в фотографии.
Где, задавалась вопросом «Санди компэниэн», эти женщины
сейчас?
Вполне возможно, подумал Пуаро, в ноябре одна из них была в
Бродхинни.
3
Поговорить с мисс Памелой Хорсфолл с глазу на глаз Пуаро
удалось только на следующий день.
Мисс Хорсфолл заранее извинилась – не могу уделить вам много
времени, очень тороплюсь в Шеффилд.
Мисс Хорсфолл была высокой, мужеподобной, пьющей и курящей
женщиной, и казалось совершенно невероятным, что именно из-под ее пера вышли
слащаво-сентиментальные строки, опубликованные в «Санди компэниэн». Тем не
менее это было так.
– Только покороче, покороче, – нетерпеливо бросила она
Эркюлю Пуаро. – Времени совсем в обрез.
– Я насчет вашей статьи в «Санди компэниэн». В ноябре. Из
серии о женщинах с трагической судьбой.
– Ах, вон вы про что. Серия-то, между прочим, барахло, а?
Пуаро не стал высказываться на эту тему. Он продолжал:
– Конкретно меня интересует статья от девятнадцатого ноября,
о женщинах, в жизни каждой из которых произошло преступление. Там речь идет о
Еве Кейн, Вере Блейк, Джейнис Кортленд и Лили Гэмбол.
Мисс Хорсфолл ухмыльнулась.
– «Где эти женщины сейчас?» Как же, как же.
– После таких статей к вам, наверное, приходят письма?
– Еще как приходят. Иногда думаешь: у людей других дел нет,
вот они и строчат. Кто-то «своими глазами видел, как убийца Крейг шел по
улице». Кто-то хочет поведать мне «историю своей жизни, такую трагическую, что
и представить невозможно».
– После этой статьи вам не приходило письмо от некой миссис
Макгинти из Бродхинни?
– Дорогой вы мой, разве все в голове удержишь? Я получаю горы
писем. Поди-ка запомни всех по фамилиям.
– Эту могли бы и запомнить, – заметил Пуаро, – потому что
через несколько дней миссис Макгинти убили.
– Ну, это уже интереснее. – Мисс Хорсфолл сразу забыла, что
она торопится в Шеффилд, и уселась верхом на стул. – Макгинти… Макгинти… Да,
эту фамилию я помню. Жилец чем-то шмякнул ее по голове. Как материал для статьи
преступление не особо захватывающее. Сексуальной подоплеки никакой. Значит, она
мне писала?
– Я предполагаю, что она писала в «Санди компэниэн».
– Это одно и то же. Передать должны были мне. Значит,
убийство… и ее имя в газетах… конечно, я должна помнить… – Она задумалась. –
Было письмо, только не из Бродхинни. Из Бродвея.
– Вы вспомнили?
– Ну, не на все сто… Но фамилия… Смешная, из детской игры,
да? Макгинти! Да – жуткий почерк и полная безграмотность. Если бы я знала… но
оно было из Бродвея.
Пуаро сказал:
– Вы же говорите, почерк был неразборчивый. Бродвей и
Бродхинни – очень похоже.
– Возможно. У этих деревушек названия – одно чуднее другого,
откуда мне их знать? Макгинти – да. Вспомнила, и совершенно четко. Наверное,
фамилия застряла в памяти из-за убийства.
– А что было в письме, не вспомните?
– Что-то насчет фотографии. Она знала, у кого хранится
напечатанная в газете фотография, и если она назовет владельца, заплатим ли мы
за это и сколько?
– Вы ответили ей?
– Дорогой вы мой, у нас и без этих сведений головы пухнут.
Мы посылаем стандартный ответ. Вежливо благодарим и ставим на этом точку. Но
ответ мы послали в Бродвей, так что она вряд ли его получила.
«Она знала, у кого хранится фотография…»
Пуаро вспомнились услышанные на днях слова. Морин Саммерхейз
походя бросила: «Конечно, она любила совать нос в чужие дела».
