Другими словами, миссис Рендел и Лили Гэмбол – одно лицо?
Сведения о Лили Гэмбол, исправившейся и вернувшейся в лоно цивилизованного
общества, обрываются где-то в Ирландии. Что, если доктор Рендел встретил свою
будущую жену именно там, не подозревая о ее прошлом? Лили Гэмбол окончила курсы
стенографии. Ее с доктором пути вполне могли пересечься.
Пуаро покачал головой и вздохнул. Разумеется, все это вполне
возможно. Но хотелось бы знать наверняка.
Откуда ни возьмись налетел холодный ветер, а солнце скрылось
за облаками.
Пуаро поежился и направил свои стопы к дому.
Да, хотелось бы знать наверняка. Найти бы орудие убийства…
И в эту секунду он его увидел и даже вздрогнул, потому что
инстинкт подсказал ему – он не ошибается.
2
Потом он задавал себе вопрос: видел ли он этот предмет
раньше, может, засек его подсознательно? Ведь, надо полагать, он преспокойно
стоял себе на этом месте со дня приезда Эркюля Пуаро в Лонг-Медоуз…
Прямо здесь, на захламленном книжном шкафу около окна.
Но почему он все-таки не заметил его раньше?
Пуаро взял предмет, прикинул его вес, внимательно осмотрел
его, переложил из руки в руку, занес для удара…
В комнату, сопровождаемая двумя псами, обычным вихрем
ворвалась Морин. И спросила своим певучим и дружелюбным голосом:
– Привет, развлекаетесь с сахароколкой?
– Эта штука так называется? Сахароколка?
– Да. Сахароколка… или сахарный молоток… не знаю точного
названия. Забавная штуковина, да? Еще и птичка наверху – прямо детская игрушка.
Пуаро неторопливо повертел в руках эту кухонную утварь.
Эдакая медная безделушка в форме тесла, тяжелая, с острой режущей кромкой. Там
и сям утыкана цветными камешками, небесно-голубыми и красными. Наверху –
легкомысленная пташка с бирюзовыми глазками.
– Небось такой штучкой кого-нибудь убить – одно
удовольствие, – заявила она беззаботно.
И, забрав молоток у Пуаро, нанесла смертоносный удар по
какой-то точке в пространстве.
– До жути просто, – сделала она вывод. – Как там у Теннисона
в «Королевских идиллиях»: «Настал мой час!» – так Марк воскликнул и череп
раскроил ему». А что, этой штуковиной ничего не стоит раскроить череп, верно?
Пуаро взглянул на нее. Улыбчивая безмятежность – ничего
другого он не прочел на ее веснушчатом лице. Она добавила:
– Я уж сказала Джонни, что его ждет, если он мне надоест
хуже черта. В супружеской жизни – штука незаменимая!
Она засмеялась, положила молоток для колки сахара на место и
повернулась к двери.
– Я ведь зачем-то сюда шла. – Она застыла в раздумье. – Не
могу вспомнить… Вот голова садовая! Ладно, пойду посмотрю на пудинг, может,
надо долить воды в кастрюлю.
Но Пуаро остановил ее вопросом:
– Вы эту штуку привезли с собой из Индии?
– Нет-нет, – возразила Морин. – Я ее купила под Рождество,
на «П и П».
– «П и П»? – озадаченно переспросил Пуаро.
– «Приноси и покупай», – охотно разъяснила Морин. – В доме приходского
священника. Приносишь вещи, которые тебе не нужны, ну и что-то покупаешь. Если
найдешь что-то не совсем жуткое. На самом деле ничего для тебя нужного там нет.
Я купила это да еще кофейник. У кофейника мне носик понравился, а у молотка –
птичка, просто загляденье.
Она показала на небольшой кофейник из чеканной меди.
Искривленный носик-хоботок… где-то он такой уже видел?
– По-моему, они из Багдада, – припомнила Морин. – Если не
путаю, Уэтерби сказали именно так. А может, из Персии.
– Так они вам достались от Уэтерби?
– Да. У них жуть сколько всякого барахла. Все, побежала.
Пудинг надо проверить.
Она вышла. Хлопнула дверь. Пуаро еще раз взял сахароколку и
подошел с ней к окну.
На режущей кромке виднелись – едва заметные, выцветшие, но
все-таки виднелись – пятнышки.
Пуаро удовлетворенно кивнул.
Секунду поколебавшись, он забрал молоток и унес к себе в
комнату. Там аккуратно упаковал его в коробку, завернул в бумагу, перевязал и
со свертком под мышкой спустился вниз и вышел из дому.
Можно не волноваться – исчезновения сахароколки никто не
заметит. Про этот дом не скажешь, что все в нем разложено по полочкам.
3
В Лэбернемсе своим чередом – со скрипом – шла совместная
работа.
– Дорогая, но что это за прихоть – делать из него
вегетарианца? Получится какой-то тип со странностями. И уж никак не
романтический герой, – излагал свою точку зрения Робин.
– А что я могу поделать, – упрямилась миссис Оливер. – Он
всю жизнь был вегетарианцем. Он возит с собой специальную машинку, чтобы
протирать сырую морковь и репу.
– Но, Ариадна, драгоценная вы моя, почему?
– Откуда я знаю? – раздраженно огрызнулась миссис Оливер. –
Откуда я знаю, почему я произвела на свет божий такого мерзкого типа? Наверное,
у меня ум зашел за разум. Почему вообще он финн? Я ни черта не знаю о
Финляндии. Почему вегетарианец? Почему у него такие идиотские манеры? Уж так
вышло – вот и все объяснение. Испробуешь что-то – а людям понравится, ты,
окрыленная, дуешь дальше. И не успеешь оглянуться, как ты уже повязана по рукам
и ногам – и, будь любезна, всю жизнь терпи возле себя какого-нибудь кошмарного
Свена Хьерсона. А люди пишут письма – ах-ах, вы, наверное, от него без ума. Я
от него без ума? Да попадись мне этот сухопарый и долговязый финн-вегетарианец
под руку в жизни – быть убийству, да такому, какого в моих книгах еще не было.
Робин Апуорд посмотрел на нее взглядом, полным уважения.
– Знаете, Ариадна, а мысль, право, недурна. Подлинный Свен
Хьерсон – и счеты с ним сводите вы. Такая книга запросто может стать вашей
лебединой песнью – но опубликовать ее надо после вашей смерти.
– Э, нет! – взбунтовалась миссис Оливер. – А деньги? Все
деньги, что мне причитаются за мои убийства, я хочу получить сейчас.
– Да. Разумеется. Тут я с вами согласен, как никогда.
С обеспокоенным видом драматург принялся ходить взад-вперед.
– И еще с этой Ингрид незадача, – сказал он. – Сцену в
подвале мы сделали – пальчики оближешь, но как после нее сохранить напряжение в
следующей сцене – ума не приложу.
