– И все-таки ее убили?
– И все-таки ее убили.
– А племянница не знает, кто мог иметь на тетку зуб?
– Говорит, что нет.
Пуаро с недовольным видом потер переносицу.
– Как вы понимаете, мой дорогой друг, будь миссис Макгинти
другим человеком, нам было бы много проще. Будь она, как говорится, загадочной
женщиной, женщиной с прошлым.
– Чего не было, того не было, – веско констатировал Спенс. –
Она была просто миссис Макгинти, женщина малообразованная, которая пускала
постояльцев и ходила на поденную работу в чужие дома. Таких в Англии тысячи.
– Но далеко не всех убивают.
– Да, тут возразить нечего.
– Так почему же убили миссис Макгинти? Ответ, который
напрашивается, мы принимать не хотим. Что остается? Племянница – сомнительно,
маловероятно. Забрел какой-то незнакомец? Еще сомнительней. Какие у нас факты?
Займемся фактами. Что мы имеем? Убита пожилая поденщица. По обвинению в
убийстве арестован робкий и диковатый молодой человек. Кстати, а на каком
основании арестовали Джеймса Бентли?
Спенс уставился на него.
– На основании улик. Я же вам говорил…
– Да. Улики. Но скажите, мой дорогой Спенс, это были
настоящие улики или сфабрикованные?
– Сфабрикованные?
– Да. Если исходить из того, что Джеймс Бентли невиновен,
варианта два. Улики были подстроены, чтобы подозрение пало на него. Либо он
просто жертва обстоятельств.
Спенс задумался.
– Пожалуй. Я понимаю, куда вы клоните.
– Мое первое предположение как будто ничем не
подтверждается. Но исключить его тоже нельзя. Кто-то забрал деньги и спрятал за
домом, в таком месте, где их легко найти. Спрятать их прямо в его комнате –
полиции это могло бы показаться неправдоподобным. Миссис Макгинти убили в то
время, когда Бентли совершал свою обычную вечернюю прогулку. Откуда взялась
кровь на рукаве – он сказал в суде правду или эта улика тоже сфабрикована? А
если кто-то слегка коснулся его в темноте и оставил на рукаве безоговорочную
улику?
– Ну, месье Пуаро, по-моему, ваша фантазия завела вас
слишком далеко.
– Возможно, возможно. Но, боюсь, в нашем случае без фантазии
не обойтись. И завести нас она может очень далеко… И вот почему, mon cher
[2]
Спенс. Если миссис Макгинти – самая обычная приходящая домработница, значит,
необычным должен быть убийца. Да, этот вывод очевиден. Изюминка этого дела – не
в убитой, а в убийце. В большинстве преступлений все как раз наоборот. Обычно
разгадку ситуации надо искать в личности убитого. Навсегда умолкший покойник –
вот кто меня, как правило, интересует. Кого он ненавидел, кого любил, какие
поступки совершал. Стоит тебе поближе узнать жертву, она начинает говорить, и с
губ, которые сомкнулись навсегда, вдруг слетает имя – имя человека, которого ты
ищешь.
Спенс поежился. Казалось, он говорил себе: «Ох уж эти
иностранцы!»
– Но здесь, – развивал мысль Пуаро, – все обстоит наоборот.
Здесь наше внимание сосредоточено на личности, пока от нас сокрытой, на фигуре,
пока окутанной туманом. Как умерла миссис Макгинти? Почему умерла? Даже
разглядывая жизнь миссис Макгинти сквозь увеличительное стекло, мы не найдем
ответа на эти вопросы. Ответ в личности убийцы. Вы согласны со мной?
– Пожалуй, – неуверенно произнес старший инспектор Спенс.
– Чего хотел этот человек? Убрать миссис Макгинти? А может,
убрать Джеймса Бентли?
Старший инспектор с сомнением хмыкнул.
– Да-да, именно это мы в первую очередь должны определить.
Кто подлинная жертва? Каково было истинное намерение убийцы?
– Вы и вправду думаете, – недоверчиво спросил Спенс, – что
кто-то шмякнул по голове совершенно безвредную старушку, чтобы другого человека
повесили за убийство?
– Как говорится, не разбив яиц, омлет не сделаешь. Вдруг
миссис Макгинти и есть наше яичко, а Джеймс Бентли – омлет? Поэтому я хочу
послушать, что вам известно о Джеймсе Бентли.
– Ничего особенного. Отец его был доктором; когда Бентли
было девять лет, он умер. Мальчика отдали в небольшую частную школу, для армии
он оказался непригодным – страдал заболеванием легких, во время войны работал в
каком-то министерстве и жил с матерью, такой собственницей, что не приведи
господь.
– Что ж, – пробурчал Пуаро, – тут есть свои возможности… По
крайней мере, их больше, чем в жизнеописании миссис Макгинти.
– Вы серьезно в это верите?
– Пока я не верю ни во что. Но мне ясно, что поиск можно
вести по двум направлениям, и очень скоро нам придется выбирать, по какому пути
следовать.
– Как вы собираетесь приступить к делу, месье Пуаро? Я могу
чем-то помочь?
– Первым делом хотел бы побеседовать с Джеймсом Бентли.
– Это можно устроить. Я поговорю с его адвокатами.
– Потом, в зависимости от результата, разумеется, – я не
уверен, что этот разговор что-то даст, – я поеду в Бродхинни. Там, вооруженный
вашими записями, я как можно быстрее проделаю весь путь, который до меня
проделали вы.
– Проверить, не упустил ли я чего, – криво усмехнулся Спенс.
– Проверить, не откроются ли мне какие-то обстоятельства в
ином свете, нежели вам, так бы я сказал. Людям свойствены перепады в
настроении, в мнениях. Однажды в Льеже я познакомился с одним мыловаром, как
две капли воды похожим на крупного финансового воротилу, и на этом сходстве мне
удалось прекрасно сыграть. Впрочем, это из другой оперы. Сейчас я хотел бы
отсечь один из следов, о которых я говорил. Начну с миссис Макгинти – пройти по
ее следу, разумеется, быстрее и проще, – со вторым следом повозиться придется
как следует. Где я могу остановиться в Бродхинни? Есть там более или менее
сносная гостиница?
– Есть «Три утки», но гостей там не селят. Есть «Барашек» в
Каллавоне, это в трех милях от деревни… Ну и в самом Бродхинни есть что-то
вроде дома для приезжих. Собственно, это скорее ветхий загородный домишко, но
хозяева – молодая пара – пускают на постой приезжих. Не думаю, – с сомнением
проговорил Спенс, – что вам будет там очень удобно.
Эркюль Пуаро, изображая из себя мученика, прикрыл глаза.
– Страдать так страдать, – смиренно произнес он. – Так тому
и быть.
– Не знаю, в каком качестве вам лучше туда ехать, –
неуверенно продолжал Спенс, вглядываясь в Пуаро. – Допустим, оперного певца. У
вас сел голос. Приехали в деревню отвлечься от городской суеты. По-моему,
неплохо.
