– Миссис Макгинти жилось тоскливо?
– Я думаю, до ужаса, – рассеянно ответила миссис Саммерхейз.
– Тоже мне веселье – целый день скрести пол на коленях. С утра приходишь к
людям, а в раковине тебя ждет гора грязной посуды. Да жди меня по утрам такое,
я бы вздохнула с облегчением, если бы меня убили. Точно говорю.
В окне появилось лицо главы семейства, майора Саммерхейза.
Миссис Саммерхейз подскочила, опрокинула фасоль и кинулась к окну, широко его
распахнула.
– Морин, этот чертов пес снова сожрал куриный корм.
– Вот черт, теперь и его будет рвать!
– Посмотри, – Джон Саммерхейз выставил дуршлаг, полный
зелени, – шпината хватит?
– Конечно, нет.
– По-моему, это огромная куча.
– Когда эту кучу сваришь, от нее останется чайная ложка. До
сих пор не знаешь, что такое шпинат?
– Господи!
– А рыбу принесли?
– Боюсь, что нет.
– Вот проклятье, придется какие-нибудь консервы открывать.
Давай, Джонни, в угловом шкафу поройся, возьми банку. Мы на одну грешили, что
она вспучилась, ее и возьми. Ничего такого в ней нет.
– А со шпинатом что делать?
– Сейчас заберу.
Она выскочила прямо в окно, и муж с женой удалились.
– Ничего себе! – воскликнул Эркюль Пуаро. Он пересек комнату
и возможно плотнее закрыл окно. Ветер донес до него голос Джонни Саммерхейза:
– Что это за новый жилец, Морин? Чудной какой-то. Как его
зовут?
– Только что не могла вспомнить, когда с ним говорила.
Пришлось сказать «мистер Гм». Пуаро – вот как его зовут! Француз.
– Знаешь, Морин, где-то я эту фамилию слышал.
– Может, в салоне красоты? Он похож на парикмахера.
Пуаро поморщился.
– А может, попадалось на банке с соленьями. Не знаю. Но
точно помню, где-то мне эта фамилия встречалась. На всякий случай возьми с него
семь гиней вперед.
Голоса затихли.
Эркюль Пуаро стал подбирать с пола фасолевые стручки,
разлетевшиеся в разные стороны. Едва он закончил, через дверь снова вошла
миссис Саммерхейз.
Он вежливо передал ей фасоль:
– Вот, мадам.
– Ой, спасибо огромное. Слушайте, что-то эти стручки уж
больно черные. Мы их обычно кладем в глиняные горшки и засаливаем. А с этими,
похоже, что-то приключилось. Боюсь, как бы они не испортились.
– Разделяю ваши опасения… Позвольте, я закрою дверь? Тут
явно сквозит.
– Да-да, конечно. Я, растяпа, никогда не закрываю за собой
двери.
– Я уже заметил.
– Эта дверь все равно закрываться не желает, хоть ты тресни.
Весь дом, можно сказать, разваливается на части. Здесь жили родители Джонни, со
средствами у них, бедненьких, было туго, и они в него не вкладывали ни гроша. А
когда сюда после Индии переехали мы, тоже было не до него – других расходов
хватало. Зато детям, когда приезжают на каникулы, здесь раздолье, бесись
сколько влезет, дом большой, огород с садом и все такое. Мы гостей для того и
пускаем, чтобы на ремонт деньги были, хотя, говоря по правде, кое с кем из них
мы хлебнули лиха.
– Сейчас, кроме меня, у вас никто не живет?
– Еще старушка наверху. Как въехала, так и забралась в
постель и с тех пор из нее не вылезает. Нет-нет, она вполне здорова. Но лежит
себе, и точка, а я знай четыре раза в день поднимайся к ней с подносом. Аппетит
у нее чудовищный. Но завтра она уезжает – кажется, к племяннице.
Миссис Саммерхейз помедлила, потом продолжила слегка
искусственным голосом:
– Сейчас придет торговец рыбой. Вот я и подумала, если вы не
против, заплатите мне за неделю вперед. Вы ведь неделю у нас проживете?
– Может, и больше.
– Мне неудобно вас беспокоить. Но у меня сейчас совсем нет
денег, а вы сами знаете, что это за публика – им вынь да положь, а остальное их
не волнует.
– Пожалуйста, мадам, не надо извиняться.
Пуаро извлек из бумажника семь фунтовых банкнот и добавил к
ним семь шиллингов. Миссис Саммерхейз не без алчности приняла деньги.
– Большое спасибо.
– Мадам, пожалуй, я расскажу вам о себе чуть подробнее. Я –
Эркюль Пуаро.
Эти слова не произвели на миссис Саммерхейз никакого
впечатления.
– Какое милое имя, – вежливо сказала она. – Случайно не
греческое?
– Я, как вам, наверное, известно, – продолжал Пуаро, –
детектив. Знаменитый, может быть, даже самый знаменитый.
Миссис Саммерхейз обрадованно вскрикнула:
– Я вижу, месье Пуаро, вы настоящий шутник. И что же вы
расследуете? Пепел от сигарет и следы ног?
– Я расследую обстоятельства убийства миссис Макгинти, –
ответил Пуаро. – И вовсе не шучу.
– Ой! – воскликнула миссис Саммерхейз. – Палец порезала.
Подняв палец, она внимательно его оглядела. Потом уставилась
на Пуаро.
– Подождите, – сказала она. – Вы это серьезно? Ведь дело-то
закрыто, все кончено. Арестовали этого несчастного полоумного, что у нее
квартировал, предали суду, вынесли приговор и все такое. Его небось уже
повесили.
– Нет, мадам, – возразил Пуаро. – Его еще не повесили. И
дело миссис Макгинти еще не кончено. Хочу напомнить строку, сочиненную одним из
ваших поэтов: «Вопрос считаем мы решенным, лишь если верно он решен».
– О-о, – протянула миссис Саммерхейз, уже переключив
внимание с Пуаро на кастрюлю, стоявшую у нее на коленях. – Вот черт, я кровью
фасоль закапала. А ведь хотела ее на обед приготовить. Вообще-то ничего
страшного, ее все равно в кипяченой воде варить. А в кипятке все микробы
подыхают, верно? Даже если они завелись в консервах.
– К сожалению, – спокойно сообщил Пуаро, – во время обеда
меня здесь не будет.
Глава 5
– Говорю вам, ничего про это не знаю, – сказала миссис Берч.
Она повторила эти слова уже в третий раз. Не так-то просто
преодолеть врожденное недоверие к иностранцам с черными усами, в длинных пальто
с меховой оторочкой.
– Об этом и вспоминать неприятно, – продолжала она. – Про
то, что тетушку убили, про полицию и все такое. Пришли и давай тут расхаживать,
вынюхивать да вопросы задавать. А у соседей, ясное дело, ушки на макушке. Я
сперва думала, мы вообще этого не переживем. А матушка моего мужа – та вообще
распоясалась. В ее семье, мол, ничего подобного никогда не случалось, она мне
этим дырку в голове просверлила. Ах, ах, мой бедненький Джо, и все такое. А я,
я не бедненькая? Она ведь, между прочим, была мне тетушкой! Но сейчас, слава
богу, все вроде бы улеглось.
