Шли дни, но почта, приходившая условникам, не раздавалась на руки. Письма и посылки лежали в кабинете участкового. Отменены были личные свидания, отодвинуты сроки рассмотрения дел об окончательном отбытии наказания.
Помрачнели условники. Некоторые из них уже подходили к Дегтяреву с вопросами:
— За что страдают невиновные?
— Когда раздадите почту?
— Наказывайте фартовых, остальные ни при чем…
Продержав в напряжении всех, решил Дегтярев снять ограничения с работяг. Но только с них. Что же касалось фартовых, их рабочий день увеличился, а порция мяса в рационе сократилась вдвое. Работяги ожили. Фартовые притихли.
Взбешенные этим воры не раз высказывали свои претензии участковому. Но тот отвечал однозначно:
— Назовите, кто ставил муху.
— Не знаем, начальник. Никто ничего не видел. Значит, виновных нет, — отвечали, ухмыляясь.
— Дело ваше, — зло кривил губы в ухмылке Дегтярев в лицо ворам и ждал…
Но вскоре, впотьмах, возвращаясь из столовой, услышал дыхание у плеча. Резко развернулся, сделал выпад первым. Знал по опыту: медлить в такой ситуации нельзя.
Топот убегающего, гулкий стук тела о стену дома. Участковый не дал убежать упавшему. Сдавил руку. Из нее выпала финка, тихо звенькнув на раскатанном льду.
Когда привел фартового в дежурку, милиционер приподнялся. Но Дегтярев взглядом усадил его снова. И пока не нацепили наручники, не выпустил фартового из рук.
— Убить меня хотел, сволочь! — сказал Семен дежурившему и достал из кармана финку.
У милиционера глаза загорелись. Словно две молнии разразились. Не сдержался. Ударил в челюсть, сшиб с ног. И, надавив коленом в пах фартовому так, что все вороны улетели от крика вора, спросил леденящим душу голосом:
— Кто сфаловал тебя?
— Вырви Глаз! — не перенес боли фартовый.
— Кто муху ставил?
— Глобус! — орал вор, надрываясь.
— Зачем в тайгу с Никитой ходили? — воспользовался ситуацией Дегтярев.
— Мокрушников Тихона надыбать хотели!
— Кто с тобой сейчас был? — давил коленом в пах дежурный.
— Глобус.
— Что он тебе обещал?
— Проигрался я. На легавого!
— Падаль! — вдавил фартового в пол так, что кости затрещали.
— Не по закону! — орал вор. Но тут же почувствовал, что участковый сорвал с него дежурного.
Сжавшись в комок, фартовый катался от боли по полу.
— Жри землю, гад! Сейчас твоих кентов приведу! Чтоб скучно не было, — пообещал дежурный.
— Стемнил я! Липу пер! Не знаю ничего! — заорал условник.
— Напомнить? Иль сам? — встал перед ним дежурный.
— Попадешься нашим в лапы, с живого шкуру снимут, — пообещал фартовый.
— Вот как? — Дежурный заломил голову вора почти на спину, надавил где-то за ушами так, что условник потерял на время сознание от боли.
— Ты полегше, Олег. А то горя не оберешься. Отпусти его, — успокаивал участковый милиционера.
Но тот словно не слышал. Плеснул условнику на голову стакан воды и ждал, когда тот придет в себя.
Едва вор сел спиной к стене, дежурный двинулся к нему:
— Вспомнил?
За спиной Олега со звоном разлетелось окно. Дежурный отскочил вовремя. Нож, пролетев сквозь решетку, воткнулся в стену. И не отскочи Олег в долю секунды, не миновать погибели.
Наряд милиции, приехавший утром в Трудовое, увез в Поронайск троих фартовых.
Оставшиеся воры утихли, присмирели. С опаской озирались на участкового. Что теперь от него ждать? Ведь в помощь Дегтяреву прислали молодое пополнение милиционеров, которые, по слухам среди условников, прошли службу в погранвойсках.
Знали боевые приемы, владели любым оружием.
Теперь даже чифирить в бараках боялись. Прекратились в Трудовом и драки. Разве только на делянках в тайге вспыхивали они иногда. Не из-за пустых слухов осмотрительными стали воры.
Затеяли как-то драку с мужиками, не отдавшими «положняк», — милиционеры тут как тут. В полном сборе. И началось… Фартовых на лопатки разложили. Да так лихо, что работяги позавидовали этим способностям. Самим бы так-то…
Воры в кучу сбились. Но не бузили. Неспроста.
Прибывшие из Поронайского сизо на условное отбытие фартовые порассказали, как дышат там Тесть и трое воров из Трудового. Не верилось. Хотели трамбовать новичков за треп. Но те письмо бывшего бугра показали. Руку Тестя фартовые узнали. И затаили лютую злобу на участкового, на всю милицию.
Пришлось поверить, что троих фартовых охранники кинули в разные камеры-одиночки, А когда те перестучаться хотели, раскидали на разные этажи к шпане, к пацанам, поодиночке.
Пацаны оказались свирепее взрослых. Им было наплевать на воровской закон, и сами они не были ворами. Жестокие истязания ждали любого, у кого не было навара: курева, денег, выпивки или «шмали» — так назывались наркотики. Малолетки, влетевшие в сизо по разным статьям, держали в страхе даже бывалых, тертых мужиков.
Только через годы раздельное содержание их от взрослых было закреплено в процессуальном законе. Но и он время от времени нарушался. Держались пацаны стаями и не верили никому ни в чем. Никогда. Их объединяла принадлежность к одному поколению и полная пустота душ.
Любили они карты. А главное — поизгаляться над проигравшим.
Вот так и Вырви Глаз попался. Платить было нечем. И его, по привычке, подвесили за мошонку, опустив головой под нары.
Не своим голосом орал фартовый, когда в довершение к тому о вспухшую плоть фартового гасили пацаны папиросы.
Когда под вечер взмолился и попросил отпустить, малолетки заставили его жрать дерьмо из параши.
Ночыо Вырви Глаз задушил троих. Не дав пикнуть. Оставшихся четверых связал по рукам и ногам намертво простынями. А потом разбудил всех. И на глазах проснувшихся опету- шил самого жестокого пацана. С наслаждением раздирал его ягодицы, из которых кровь хлестала на сапоги. Выбил ему зубы.
Связанных пацанов кормил дерьмом насильно. Когда ж один из них плюнул вору в лицо, раздавил его голову в руках, со Остальных подвесил за ноги к нарам, связал головы портками и сек ремнем, который забыли убрать охранники, до самого утра. Знал, теперь ему не миновать вышки. В живых решил оставить лишь одного, чтоб он рассказал своей своре, как связываться с фартовыми.
Кляпы во ртах промокли от крови. Шкура повисла клочьями, двое пацанов уже умерли, но фартовый бил их мертвых матеря, словно живых, отборно, по-черному.
Наутро, узнав о случившемся, пацаны других камер разнесли в клочья обоих брошенных к ним фартовых. А Вырви Глаз был отправлен на судебно-психиатрическую экспертизу, которая признала его невменяемость в момент кровавой расправы и в последующий период. И вскоре увезли его в спецбольницу усиленного типа для душевнобольных.
