— Кому нужон? Да и срамно. В моем возрасте тогдашнем у людей — детва взрослая. Сыны женихаются. А я — как вековуха. Все в несватанных. Тут вот к одной бабе хотел было с предложением. А ее внук на крыльцо вышел, увидел меня, да как заголосил, заколотился. И кричит: «Бабуль, я боле ссаться не буду, прогони старика. Он детей крадет». Баба на меня с кочергой и поперла. Не состоялось сватовство. Так и остался в перестарках нецелованных.
Хозяин полез в подпол, достал запыленную, в паутине бутылку.
— Настойка вот, рябиновая. Я ею от хвори себя выхаживаю. Давай по стаканчику, душу согреем, — предложил лесник.
На столе соленые грибы, жареная рыба, картошка, сыр, сало — все свое. А хлеб, душистый и мягкий, сосед-лесник привез. Этот хлеб и через месяц не черствел. Словно вчера из печи взяли.
— Ешь, дружок, что Бог послал, — угощал хозяин, радуясь теплу, подаренному человеком.
Когда совсем стемнело, хозяин сел у открытой топки, подкинул несколько поленьев. Те вмиг схватились пламенем.
Старик смотрел на огонь то сурово, то улыбчиво. И тогда собравшиеся в рубцы морщины разглаживались, как сугробы в весну от тепла.
Кузьма глядел на пламя, стиснув кулаки: и слезы наворачивались у него на глазах, и простодушная улыбка приоткрывала рот. Виделась печнику его деревенька, самая красивая, самая дорогая на земле. Виделись дети. Взрослыми не мог представить. Ведь вот, кажется, только вчера спустил с рук старшего сынишку. Тепло его помнил сердцем. А как смешно он картавил…
Деревня. Кружевные ставни, цветущие сады. Какими они стали после войны? Жена писала — едва дожили до Победы. Кузьму даже на фронт не взяли. Не поверили. И только? жена, одна на всем свете, верит ему. Избедовалась, намучилась, заждалась.
— Ты слышь, Кузьма, куда собираешься опосля Трудового? — внезапно спросил Трофимыч.
— Домой. К своим, на материк…
— А то ко мне давай. Помру, возьмешь мой участок и живи, в потолок поплевывая. Сам себе слуга и хозяин. И никого над тобой, окромя Бога. А ему — всяк обязан животом своим. Ты мозгуй. Дельное тебе предлагаю. Вдвух мы споро обживемся, — предложил лесник.
— Нет, отец. У меня семья имеется. Да и что печнику в тайге делать? Я к лесу неспособный. К нему сердце иметь надо. Сызмальства. Мне такое не дано. У вся кого свое дело в руки отпущено. Творцом. Не за свое не стоит браться.
Поняв, что не уговорить Кузьму, Трофимыч завздыхал. Даже ставни на окнах забыл закрыть. И выглянувший наружу печник увидел в кромешной ночи светящееся окно в дедовской баньке. Сказавшись до ветру, подошел почти вплотную.
Зачем он сюда притащился, и сам не знал. Вероятно, любопытство оказалось сильнее разума.
Кузьма всматривался, вслушивался, затаив дыхание, в каждое слово, донесшееся до него.
Он, кажется, начал понимать…
— Кузьма! — послышалось из зимовья, печник спешно отскочил от окна бани. Вернулся в избу.
Глава 4
Когда печник вернулся в село, условники успели поставить три новых сруба. Спешили. В готовых домах подсыхала краска. Внутрь даже глянуть было страшно. Забытый уют… Вноси скарб. И живи. Отдыхай сердцем от пережитого.
Обживать эти дома условникам не позволили. Село ждало своих первых новоселов — свободных людей. Без них жизнь здесь невыносима. Ждали пекарей, поваров, врачей и парикмахеров, нового директора леспромхоза. Ждали завклубом. Уж этого все ждут — киношки крутить станет. Про жизнь, про войну, про любовь мечтали условники. И торопили сами себя.
Пятнадцать домов. Как игрушки. С крыльцом для хозяина, с калиткой для всех, со скамейками для стариков. Всех уважили. И загадывали: кто приедет первым, чья семья? Сколько душ в ней?
Равнодушными к этим событиям оставались лишь фартовые.
Кузьма тоже торопился. Попросил двух подручных — ему и одного не дали. Сам управляйся как хочешь. И снова на помощь печнику пришел участковый.
Выложив селедку и тройку картох, заставил поесть, а сам, засучив рукава, за раствор взялся.
Печнику еда не лезла в горло. Он, подойдя к участковому, попросил:
— Послушай меня, Семен. Может, чего и не так ляпну. Да только пойми, не могу молчать.
Дегтярев насторожился. Присел.
- Ты помнишь, зимой фартовых искали, что Тихона зашибли. Так и не нашли их?
— Висячка у следователя в активе. Не нашел он их. Как сквозь землю провалились. И мне выговор влепили, — сознался Дегтярев.
— Они на дно залегли. Спрятались, так по-фартовому это зовется. Но я знаю, где прилепились. У деда Трофимыча, на участке. В баньке его живут. Трое. Своими глазами видел и слышал их.
— Кузьма! Да ты что? Если так, то мы их сегодня накроем! — подскочил Дегтярев.
— Ночью их брать надо. Глубокой ночью. И со всех сторон обложить, — волновался Кузьма.
— Если мы их накроем, я тебе век обязан буду! — надел Дегтярев китель и добавил: — Пришлю к тебе кого-нибудь из мужиков на подмогу. А мне, сам понимаешь, время дорого…
Тут же выскочил в дверь пулей. А к Кузьме вместо него прислали двоих условников.
Печник весь этот день был сам не свой. Как-то там, в Тро- фимычевой глухомани, сложится сегодняшняя ночь?
Допоздна не возвращался в барак. Работал остервенело. Словно не для кого-то, для себя, в своем доме печь клал. Отвлечься бы… Но перед глазами мелькали тени в окне баньки…
Лишь в полночь выехала милицейская машина из Трудового. На задание отправились самые ловкие и сильные парни.
Никто из условников не увидел, не услышал ничего подозрительного. Даже дотошные фартовые, что успевали пронюхивать первыми каждую новость, спали безмятежно в своих бараках.
А машина уже миновала Трудовое и, проехав пару километров, свернула в тайгу, на тележную, не укатанную шинами дорогу, ползла по ней, вздрагивая всей требухой, тряся на каждой кочке боевой наряд.
Тьма была такая, что дерево в двух шагах не разглядеть. А ведь доехать надо было тихо, без шума и треска, без единого слова. Запрещено было курить, чихать и кашлять. Любой посторонний, даже — самый безобидный, звук мог сорвать захват банды.
Машину вел участковый. Он наизусть знал здесь каждый пенек и корягу. Потому чужим рукам не доверял. Слишком велик был риск, слишком дорогой могла стать потеря. Машина шла на цыпочках, не дыша, как и люди в ней.
Когда до зимовья осталось метров пятьсот, участковый завел машину под куст бузины. И вышел в тайгу. За ним остальные. Шли крадучись, прижимаясь к деревьям.
Вот и зимовье. Разбились на группы, как было оговорено заранее. А вдруг на чердак дома перебрались после ухода Кузьмы? Все предусмотреть надо.
Потому у избы троих оставили, пятеро к бане пошли. Все должно начаться одновременно, по сигналу. Важно не спугнуть раньше времени, не поторопиться.
