Заколотился в дверь руками и ногами, всей замерзшей душой. И заблажил просяще:
— Дед, впусти!
— Чего надрываешься? Дверь не заперта, входи, — пропустил гостя в зимовье Притыкин.
Тот к печке сел. Зубы стучали от стужи дробно. Лицо посинело. Руки разогнуть не может.
— Прости, отец, отойду малость, — переводил дух фартовый.
Дед Притыкин налил ему горячего чаю. Позвал к столу. Ждал. С чем пришел человек в такую ночь?
«Конечно, не с радостью. Лишь беда выгоняет в эдакую стужу из дому», — подумал Николай Федорович.
— Костя я, Котом зовут. Из Трудового. Из условников я, дед. — Фартовый прихлебывал горячий чай из кружки и вздрагивал.
Притыкин молча слушал.
— От Тимофея я, отец. Мы с ним в ходке вместе. Он меня прислал сюда. Прийти просит. К нему, в больницу.
— На что? — удивился охотник.
— О том он сам трехнет. Но уж очень просил. Видать, лажанулся перед тобой. Дышать, говорит, не смогу, коли деда не увижу!
— Не Тимкино это. Он без мозгов. Таких слов в его башке отродясь не водилось. Чтоб такое сказать, сердце внутрях быть должно. У Тимки там кошелек пустой. А в башке пурга злая. Не верю. Не его это сказ, — прищурился Притыкин и с подозрением посматривал на гостя.
— Может, слова не те, но мысль — эта. Просит прийти. Трудно ему теперь, плохо. Один лежит. Больной. Может, в калгане что-то завелось. Все про тайгу да про тебя ботает. Скучает.
— Свидеться захотел? Со скуки сердешной? Иль запамятовал, дубина стоеросовая, что у меня тут всякая минута дорогая? Опомнился! А мне от того не теплей! Сызначала всю душу мне испакостил, злыдень, теперь кличет! Коль нужон я ему — дорогу знает! Сам доплетется! — рассмеялся Притыкин.
— Оно и правда, отец. Виноват Тимка. Того не скрыл. Но кто теперь в жизни перед другими чистый? Нет таких в свете. Но если злыми будем да прощать разучимся, чем село от тайги отличаться будет? Всюду — звери…
— Ты тайгу не паскудь! На что чистое мараешь? Чего худого утворила тебе тайга? Поморозила малость? Что с того? Тут всякая зверюга разум и сердце имеет. Такое не каждому мужику дадено! — осерчал дед.
— Не лесовик я, тайги не знаю. Прости, если обидел.
— Забидеть меня тебе не дадено. Не я у тебя в гостях! А коль в тайге сидишь, не гадь в нее! — цыкнул дед.
— Я не за тем пришел. Просьбу Тимкину передать.
— И не бреши, человече. Костей, говоришь, тебя кличут? Знаешь ты, на что Тимка меня просит. Есть в том твой интерес. Иначе не поплелся б из села в такую стужу, — догадливо усмехался старик.
Фартовый словами подавился. Смотрел на деда удивленно.
— Чего вылупился? Иль сбрехал я? У Тимохи нет и не было дружков, какие его лихо пополам с ним делили. Я-то знаю. И ты не таков. Не за тем ты сюда пришел. Это враз ведомо мне стало. Не то тебя щекочет, — отвернулся Николай Федорович к печке, словно потерял всякий интерес к гостю. И тому неловко стало.
Знал фартовый: так иль иначе узнает дед, зачем он приходил к нему в тайгу. Но как отнесется к этому, как воспримет?
Рассказать правду самому? Но язык не поворачивается. Молчать? И вовсе плохое заподозрит. Стемнить? Но старик, из ссыльных. Его не проведешь…
— А тебе я на что понадобился? — внезапно спросил Притыкин.
— Хочу попроситься в помощники. Вместо Тимки. И не только я. Другие тоже. О тебе, отец, в селе говорят, что ты — один в мужиках. Другие того званья не стоят.
— Леща подпускаешь, — рассмеялся охотник и сказал резко: — Окромя меня, на этой заимке никого не стерплю. Тимкой сыт! По горло! Никому боле не доверюсь.
— Мы ненадолго, отец! До следующей весны. Возьми нас. Иначе пропадем, — попросил законник.
Охотник достал из угла жировик. Зажег его. Поставил на стол. Запах горящего медвежьего жира пополз по зимовью.
Старик подкинул в топку побольше дров и предложил:
— Валяй начистоту. Все сказывай. Что приключилось? Станешь ловчить, сбрешешь ненароком, почитай, зазря сюда приволокся.
Костя начал издалека, осторожно. Внимательно следил за дедом. Тот не перебивал. Слушал напряженно, ловя каждое слово. По лицу его морщины ходили. То в пучки собирались, то снова разбегались к уголкам глаз и губ.
У Кости от волнения горло пересохло. Судорожно глотнул остывший чай. Притыкин не перебивал.
— Вот потому и пришел я к Тимке, чтоб он за нас к тебе обратился да попросил. Ему ты поверишь Знаешь его. А нас нет. Тут уж и время поджало. Со дня на день выкинут нас из Трудового. От тебя теперь наша судьба зависит. Возьми нас…
Притыкин думал долго.
— Судьба человеков в Божьих руках. Кому что определит Господь, то и сотворится. Но я не смогу вас взять к себе. Зарок дал опосля Тимки. Никого на заимку не пущать. И того не нарушу. Это уж верно, как Бог свят. Но… Имею я одну думку, как подмочь вам. Опять же без Тимки не обойтись твоим мужикам. Все от него, окаянного, приключиться может. — Пожевал дед губами и продолжил: — Я уж совсем дохлый сделался. Не только вас, себя не прохарчу вскорости. И коль сунусь с таким словом к участковому — на смех поднимет. Мол, старый хорек полез в медведи. Это не- сурьезно. А вот ежели Тимофей навострится к нему и собьет из вас бригаду, то это дельно будет. В то поверят. И могут вас оставить. В Трудовом. А за Тимку как за промысловика, нб боле того, я поручусь перед властями.
Фартовый, скисший от резкого отказа старика, теперь сиял от радости.
— Как сговорить Тимку в бригадирство — ваша морока. Подсобить я не смогу ничем. Все от вас будет. От Тимофея. Коль жадность с себя вырвет, знатным промысловиком сделается.
— Одно плохо, отец, больной Тимофей. Когда одыбается? А время не терпит.
— Тимохе я подмогну. Завтра навострюсь в Трудовое. Загляну к участковому. Обскажу задумку. И напарника свово наведаю. Погляну, как он хворает. Авось мое снадобье его шустрей на ноги поставит.
' — Согласится ль участковый? — сомневался Кот.
— Не в ем помеха. Тут госпромхоз — голова всему. Я за вас замолвлю свое. Может, послухают…
До утра не мог уснуть фартовый. Ворочался, думал. А старик спал безмятежно. До самого рассвета не повернулся на другой бок.
Но едва над сопками прорезалась полоска света, разбудил гостя. И, накормив, напоив его чаем, заторопил в путь.
Фартовый удивлялся, как легко, по-настоящему красиво ходит на лыжах старик. Он словно пролетал по сугробам, меж деревьев. И фартовый с большим трудом едва успевал за ним.
Когда подошли к Трудовому, Притыкин посоветовал Косте идти к Тимке. А он — в госпромхоз и в милицию заглянет. Если все сладится, придет к Тимофею.
Фартовый, даже не заглянув в барак, прямиком в больницу направился. Няня, увидев его в окно, предупредила Тимку.
