Едва прогнали, милиционеры запоздало шум услышали. Прибежали.
— Что случилось?
Работяги, переглянувшись, плечами пожали недоуменно. Друг друга без слов поняли.
Но в это время в барак вломилась фартовая кодла с криком:
— Бей козлов! — рванулись по проходу и только тут увидели милиционеров.
Работяги не дрогнули. Даже не оглянулись на воров. Фартовые вмиг стихли. Кулаки в карманы спрятали.
— Ну что ж, Налим, опять за свое? — скрутил стопорилу милиционер.
— Срывайсь, мусора, — прошел шепот меж фаотовых. И те, кто был позади, мигом выскакивали из барака работяг.
— За гревом пожаловал? — ухватил юркнувшего за спины налетчика участковый и сказал зло: — Всех в клетку! Никакой тайги скотам! Завтра в Вахрушев. Распустились, негодяи!
Пятерым законникам слинять не удалось. Утренним поездом, чуть свет, они навсегда покинули Трудовое. Их увозили под усиленной охраной, под смешки работяг, под злую брань кентов, проклинавших легавых.
В это утро Тимофей встал на ноги.
Вечером Костя рассказал ему о случившемся, и Тимоха вслух пожалел, что не оказалось в числе отправленных нового бугра. Знал: этот немало попортит крови всем.
Кот сделал вид, что не услышал сожаления Тимки. Предупредил, что законники уже готовы к отправке в тайгу.
А через неделю Тимку выписали из больницы. После недолгого разговора в госпромхозе на бригаду выдали снаряжение, продукты и, заключив с ними договоры, отправили в тайгу, пожелав удачи на снежных тропах.
Восемь законников и Тимофей ранним утром ушли в тайгу на лыжах, волоча за спиной непомерно вздутые рюкзаки.
Их заимка, сжатая в распадке, звалась по-недоброму — Мертвая голова. А все потому, что у начала распадка стояла сопка, похожая на голову. И была она черной то ли от частых пожаров, то ли потому, что от макушки до задницы была сплошь из угля.
Здесь, в сердце таежной глухомани, куда не долетали человечьи голоса, и определилась на работу бригада фартовых.
Тимофей еще в больнице решил, что будет жить отдельно от законников. Не потому что бригадир. А чтоб не платить налог. Да и держать законников в руках легче, когда соблюдаешь дистанцию.
Тимофей и сам не понимал, что произошло с ним после последней трамбовки. Но от фартовых его отворотило. Тогда в бане почувствовал, что мог отбросить коньки. Что свинчатки и кастеты, погулявшие по нему за все годы, могут выбить из него душу.
А потому, ступив на заимку, впервые снял шапку перед тайгой, а сердцем к Богу обратился:
— Убереги! Помилуй! Спаси и сохрани! — просил молча, всей душой.
Тайга подступила к фартовым со всех сторон. Словно в кольцо взяла законников.
Черная, непроглядная, хмурая, она смотрела на людей отчужденно.
Условники, сбросив рюкзаки, оглядывали тайгу. Может, впервые в жизни почувствовали себя беспомощными крошечными пылинками в лапах чащобы.
Тимка, оглядев крохотную полянку-залысину, утоптал на ней снег и, не мешкая, соображал шалаш для себя одного.
Ловко орудуя топором, срубил для него две стойки, перекладину, потом хвойные лапы наносил. Одну к одной. Чтобы не было просвета, чтобы холод не попал.
Фартовые курили, ожидая, когда шалаш будет готов.
— Чего развесили? Я для себя его мастырю. А вы что, на снегу кантоваться будете? За ночь передохнете, — предупредил законников. И тут взвился бугор:
— Не рано ль пасть открыл? Иль забыл, кто ты, гнида недобитая?
— Козел ты, если я гнида! По мне, ты хоть сейчас сдохни! Их жаль, — указал на законников.
Бугор не сознавался, что с непривычки от долгой ходьбы на лыжах у него разболелись ноги. В другой раз не простил бы грубость. Но теперь не до разборок. Тут тайга. Надо выжить. И, кивнув законникам, молча велел ставить шалаш.
Фартовые оглядели Тимофеево сооружение. Принялись устраивать ночлег для себя.
Бригадир плотно укрыл свой шалаш еловыми лапами. Потом нарубил их на подстил. Чтобы не на голый снег спальный мешок положить. И принялся за дрова. Их понадобится много. На всю ночь.
Установил треногу для костра. Не надеясь на законников, подвесил чайник, забитый снегом. С дороги всем согреться надо. Без чая — не обойтись…
Фартовые носили хвою на шалаши. Решили поставить их два. Поняли, что в одном не поместиться. И теперь торопились. Копировали свои с Тимкиного. Уж очень он им глянулся. Плотный, уютный, закрытый со всех сторон от снега и холода. И до чего хитер фраер! Даже вход закрыл. А внутри, в шалаше, жар поставил на сковороде. От него в шалаше тепло, как в доме. Даже без рубахи лежать можно. И откуда знает все? Одно непонятно: зачем шалаш веревкой обвязал? От ветра, наверное, чтобы не разнес он человечье временное жилье.
Ждал бугор у костра, когда законники для него жилье смастерят. В другой раз без разговоров занял бы Тимкин шалаш. Кто, как не он, хозяин, первым отдыхать должен? Но фраер гоношится. Даже костер отдельный разжег. На бугра не оглядывался. Не звал. Не маслился на мировую. Значит, хочет сам бугрить здесь. Были б силы… Но сегодня их нет. «Все завтра. Времени хватит», — решил бугор и подкинул в костер трескучие смолистые дрова.
— Чего расселся? Не на шконке! Давай чайник взогрей! Снегу натопи. Времени в обрез. Разуй зенки! Тем-
псет уже. Мужики с катушек валятся, а ты тут яйца сушишь! — подошел Тимофей к бугру.
У того глаза кровью налились. Не встал, вскочил. В ярости к Тимохе кинулся.
— Замокрю, падлу!
— Эй, бугор! Легше на поворотах! Не он к нам, мы к нему навязались. Заткнись! — возник словно из сугроба Кот и загородил собою Тимку.
— Линяй, Кот! Сгинь, ботаю тебе! Я ему мозги вправлю, заразе!
— Кончай духариться! Не то время! — подошли кенты.
Скинув охапки дров, они оглядели шалаши. Не такие ладные, как у Тимки. Лохматые, раскоряченные, они были похожи на вороньи гнезда, упавшие с веток. Но уже не до красы. Дожить бы до утра. А там и подправить можно.
Тимофей, оглядев шалаши фартовых, усмехнулся, плечами пожал. Ничего не сказал. Достал из рюкзака капканы, зарядил их, насадил приманку и ненадолго исчез в тайге.
Фартовые, облепив костер, ужинали. Они даже не оглянулись на Тимофея, копошащегося у костра. Тот снял с пояса пару куропаток. Повезло. И, ощипав, выпотрошив птиц, насадил на вертел над костром жарить.
Первым запах мяса почувствовал бугор. Оглянулся. Повел носом. Нет, не ошибся.
— Вот гад, уже навар снял. И один хавает! — отвернулся, чтобы не травить душу.
Законники оглядывались на бригадира, давились галетами, чаем. Молчали. Авось завтра и им повезет…
Тимка нагрел свой шалаш углями. Занес под полог охапку дров, чтобы утром долго не искать. Даже чайник унес в шалаш. И, загородив вход собственной курткой, исчез в шалаше. Он ни разу за весь вечер не подошел к костру фартовых.
