Чему научу, если у меня даже голоса нет. И песни не запоминаю. Она сама себя средь нас нашла. Другое не умеет. Я ее побираться учила, а Шурка кого- то передразнит, другому так сказанет, что со смеху обоссывается. Это было на третий день, как я ее к магазину привела. Усадила сбоку, не велела никуда уходить. Показала, как милостыню просить надо. Думала, что онавсе запомнила. Тут идет мужик. Толстый такой. Шурка ему и ляпнула: «Дядька! Дай на булку! Уже целую неделю срать нечем! У тебя штаны от жиру лопаются, а у меня кишки в пупок колотятся! Не дашь, за жопу укушу!». Тот рассмеялся, дал. Я ее ругать стала, когда толстяк ушел. Она пообещала не хулиганить больше. А тут старуха из-за угла ковыляет в магазин. Шурка к ней и лопочет: «Бабка, дай на пирожок! Тогда скажу, что ты красивая. А не дашь, все в магазине поверят, что ты ведьма. И такой всегда была…».
Неужели дала? — удивилась Катька.
Кому охота дурной славы? Ворчала старая, шипела на Шурку, но дала.
Неужели сама она додумалась? — изумлялась
Катька.
Я ее тому не учила. Иногда кажется, что Шурка до нас умела говорить, но пережила свое горе молча. Когда привыкла к нам, оттаяла. И все наладилось. Ведь она даже не картавила. Такого не бывает. Видать, болело сердце, когда бросили. Только вот кому пожалуешься? От того даже ночами во сне кричала, плакала и звала, но не услышали. Выходит, впрямь не все люди с сердцем родятся. Иные вовсе без него живут. Таким никого не жаль.
А если и у Шурки его нет?
И не бреши. Она теплая. Когда ей дают жратву, всегда мне приносит. Всякой конфетой делится. Если не беру, хитростью взять заставит. Сама не знаю. Откуда у нее все берется? Мне б ее мозги, горя бы не знала! — призналась Зинка.
На Шуркины деньги девчонки оделись на зиму. Теперь уже не в сандалиях, не в резине, в настоящих сапожках ходили.Итолько Катька носила ворованные платок и куртку. У Зинки с Шуркой и у мальчишек имелись купленные. В них не боялись выйти в город.
Прошла всего одна зима. Но Димка с Женькой, незаметно повзрослев, уже не ложились под бок к девчонкам даже в самые холодные ночи. Они оставались на полу. Взрослели, понимая, что этот холод еще можно стерпеть, есть стужа более лютая, ее куда как сложнее пережить. От нее не спрятаться у жаркой печки. Она морозит изнутри каждого, кто оказался на улице не по своей воле.
Ни Димка, ни Женька никогда не жалуются девчонкам на пережитое за день. А ведь случалось всякое. И их ловили возле магазинов алкаши, отнимали пустые бутылки, случалось,жестоко били, грозили окалечить, угробить, если увидят здесь еще раз. Не легче приходилось и у мусорных контейнеров. Там тоже появились свои хозяева. В каждом дворе старики- пенсионеры зорко следили за контейнерами. Обшаривать их чужим строго запрещалось. И тогда пошли мальчишки к многоэтажкам. Там никто не помешает, не рискнет залезть в мусоросборник, а жильцам и в голову не взбредет обшаривать собственные отбросы.
Зато и колотить нас некому! — согласился Женька и смело полез в мусоросборник — ржавый и пузатый, расположенный в подвале девятиэтажки. Вонь от него стояла нестерпимая.
Мальчишки знали, что по выходным мусор не вывозят, а потому есть в чем поковыряться.
Женька! Да тут бутылок прорва! Гля! Я уже вон сколько нашел! — обрадовался Димка. Женька ковырялся палкой в отходах и тоже не без результатов. Целую рубашку нашел. Ничего, что велика и грязновата. Не до выбора! И это подарок! Прячет находку в мешок. Заношенный шарф с чьей-то шеи. Тоже сгодится. А вот и пустая бутылка. Потом и банка. Тоже нужная вещь в хозяйстве. А это что за сверток в тряпках? Женька разворачивает его, и волосы на голове становятся дыбом. Дикий, истошный крик вырвался из горла. Мальчишка выронил сверток, забыл свой мешок, бегом бросился наружу, скорее во двор. Димка вприпрыжку за ним. Женьку трясло. На выходе столкнулись с уборщицей. Та прихватила Женьку за шиворот: Ты кто такой? Чего здесь шляетесь?
Женька от испуга слова не мог сказать. Выручил Димка. Баба прижала к себе Женьку:
Да успокойся! Скажи, что стряслось? От чего наполохался, сердешный?
Женька долго пытался заговорить, но никак не мог. Наконец выдавил:
Там человечек! Настоящий. Только маленький. Совсем мертвый.
Ой, голубчик ты мой! Ентова добра пошти каждый день вывозят. Ковыряются бабы, не хотят родить и на похороны тратиться. Вовсе озверел люд! Ни стыда, ни совести не стало. Пужаться не успеваем нынче. Не то страх! Надысь сын свою мать-старуху чуть с окна не вышвырнул. Напился окоянный до белой горячки и родную матку за зверя принял. Каб не заорала, угробил бы лиходей. Вот такие нонче детки. Что с них взять? Родителев не почитают. А и вы чего от своих сбегли? Пошто дома не сидите?
Димка кое-что рассказал бабе. Та даже всплакнула отжали к мальчишкам и к себе:
Вот и я одна маюсь! Как собака: ни семьи, ни детей. И жизнь нараскоряку. Дышать и то страшно, — созналась баба. И, поскулив на свою судьбу, посоветовала ребятам не рисковать собой, собирая бутылки в мусоропроводе: — Тут же и задохнуться можно ненароком, а вот на свалке, что за городом, уже не жутко. Там нынче весь город кормится. Бомжи и старики, детва и весь люд. Кто раньше встал, тот и взял. Там на всех хватает! — посоветовала баба.
Мальчишки уже на другой день отправились на свалку построить несколько хижин. Здесь они были вне досягаемости горожан и милиции. Всякий посторонний немедленно изгонялся отсюда не только крепкими словами, а и кулаками. Потому что вся свалка уже не первый день была признана законной территорией бомжей. Здесь не просто жили, с нее кормились, одевались сотни бездомных, сыскавших приют и понимание. Здесь коротали тяжкое время, болели и умирали многие из тех, кого еще совсем недавно хорошо знали горожане. Но любовь и презренье всегда ходят об руку. Может от того имена многих не произносились вслух. Какая разница, кем был человек вчера?
Увидев мальчишек, бомжи немедля подошли к ним. Димку с Женькой долго пристально разглядывали, расспрашивали, кто они и зачем здесь объявились.
Будь мальчишки постарше, им вломили бы хорошенько и прогнали бы в город. Ведьуних есть где жить. Но вот ведь заковыка! Эти стервецы пришли сюда не без умысла! Лишившись матери и всей родни, вздумали именно здесь, на свалке, среди бомжей отыскать своего отца. «Ведь кто-то состряпал их?» — смотрят мальчишки на мужиков грязных и заросших, спившихся и больных.
Сколько детей осталось в городе, брошенных бомжами на милость судьбы… Как им теперь живется, мало кого интересует Лишь во снах тронет изможденное лицо усталая улыбка — дома побывал, со своими, не надолго, памятью.
Отца ищут, мать их — сука подзаборная! Небось, в городе не сдышались. Вместе с матерью признали отцом кобеля-коммерсанта! А когда и с этим не сжились, вздумали своего вернуть? Отсюда забрать? Да кто воротится, коли душу изгадили?
Да погоди катить на мальцов! Эти то при чем? Вишь, как жизнью биты?
