А мне жаль своего отца. Он ушел, не повидавшись и не простившись. А я хотела снимвстретиться. Может, оттого недолго жил, что никто его не понимал и не любил по-настоящему. Потому холодно было ему в этой жизни и неуютно. Сколько женщин имел, ни одна не пришла на похороны. Теперь, когда его не стало, не хуже матери станут кости ему перемывать…
А ты чего его жалеешь? Он вспомнил тебя, когда на улице оказалась? — вставила Зинка.
Он был уверен, что я сама вернусь. Так оно и случилось бы, прогони он ту бабу. Она во всем виновата. А еще — мать. Плохою женой была. Ни его, ни меня не поняла. Такие не годятся для семьи. Как пустая бутылка: есть видимость, да только никого не согреет. Даже на саму себя тепла нет…
Зинка разинула рот, чтобы что-то сказать, но в это время зарычал Голдберг, пошел к двери взъерошенный. Под окном послышались чьи-то шаги. Пузырь мигом скрылся в подвале. В окно стучал Колька-Чирий.
Ну, чего возникаешь? Что надо? — загородила собою дверь Катька.
Чирий усмехнулся криво:
Кента навестить хочу. Чего тут раскорячилась? Отвали! Слышь? Где он? — вошел в дом и, заглянув в подвал, позвал: — Эй, кореш, вылезай! Подсос приволок.
Толик обрадовался Кольке:
Ну, что? Менты еще гоношатся? Не-е, нынче им кисло. Шмонают киллеров, тех, какие ее пахана размазали! — кивнул на Катьку и добавил: — Бомжей хватают! Пронюхали, что средь них у
него враги водились. Да только одно допереть не могут, дурье, у наших нет «пушек». Откуда им взяться? Если б урыли, то «пером» или придавили б клешнями. Не оставили б валяться на дороге. Уволокли бы на свалку. Там места всем хватит. Никто б не сыскал. Тут другие накрыли его, но их шмонать надо. А бомжи под боком. Хватай любого, все равно за них вступиться некому. Повесят чужую «мокроту» на кого-нибудь и поставят галку в отчете, что нет «висячки», дело доведено до конца. А киллеры сорвут свои «бабки» и смоются. Другой заказ возьмут. Троих бомжей уже замели. Путевые мужики. Жаль их. Замордуют в ментовке. Выколотят признанье, потом докажи, что не размазал…
Не вешай лапшу на уши. У отца не было врагов, какие могли бы нанять киллеров! А вот среди бомжей имелись! Даже по телефону ему грозились! — не выдержала Катька.
Я тоже грозил тебя пришить! Сколько раз. Да не урыл. Хотя и надо! Но ты откуда про это доперла? С ментами трехала? — насторожился Чирий.
В телефоне записалось. Он у него с автоответчиком. Осталось на пленке. По ней надыбали, кто грозил.
Дура ты, Кошка! И менты долбанутые! Кто ж, услышав автоответчик, на себя пальцем покажет. Тот, кто вслух грозит — не размажет. Ссы того, кто молчит. Такой грохнет. Бомжи по бухой могли натрепаться, «на пугу» взять. Но пришли другие. Это верняк. Там счеты были крупней. И заказчик — другой, какому твой предок мешал дышать. Не там дыбают, кто грохнул твоего пахана. Это как пить дать. Да только никого не станут слушать лягавые. Есть улика, а на доказательства наблевать. Вон ты стыздила магнитолу, а башляет торговка. Секешь? Иль не врубилась? Кто-то обосрался, а нюхает другой шкобель. Так и тут. И еще! Тот, кто грозился твоему пахану, дышит на воле. Других замели лягавые, кто твоего в глаза не видел. А ты треплешься про запись. Что она? Похожих голосов прорва, тем более среди бомжей: все простужены, прокурены, сиплые и хриплые. Но самое смешное даже не в том. Зачем троим бомжам урывать одного гада? На него и половины нашего мужика много. Как клопа размазал бы любой. Сами себя менты лажают, — рассмеялся хрипло и, вытащив из сумки пакеты с едой, предложил: — Ладно о «мокроте». Давайте хавайте, не то ты, Толян, Дикую Кошку вместе с тряпьем проглотишь. А потом и кодлу ее с блохатым в придачу. А они нам иногда годятся…
Толик ел вяло, рассказывал о случившемся с ним. Чирий слушал вполуха. Ему было явно не интересно, как вылечился Пузырь. И он, перебив его, заговорил о своем:
С неделю еще тут поканаешь и вернешься к нам. Лягавые теперь в запарке. У них — облом. Все дыбают кого-то, а ловят не тех. Мы под шумок тряхнем по мелочи, чтоб не высвечиваться и не попасть под горячую дубинку. Но ты не вылезай никуда. Дыши тихо. Пусть пройдет проверка паспортов. Нынче даже у «плесени» документы требуют. Видно, сверху за ментов взялись, они отрываются на каждом. Через неделю успокоются…
А кого замели в лягашку? — спросил Пузырь.
Шныря! Ты его знаешь. Еще Читу и Финача.
Ну, ладно, Шнырь грозил, а эти двое при чем? — удивился Пузырь.
Для веса! Теперь их так уделают, что сами на себя набрешут. А лягавым от того только кайф! Дело закроют, и бомжей в городе станет меньше.
Эх, черт! Да не будет меньше! — отмахнулся Толян, скривившись, словно от боли.
Димке с Женькой надоело слушать эти разговоры. Они взяли свои сумки и, как всегда, ничего не говоря, ушли из дома. Их примеру вскоре последовала Зинка, забрав с собой Голдберга. И только Катька ждала, когда из дома уйдет Чирий. Она знала, его нельзя оставлять в доме. Он никогда ни откуда не уходил с пустыми руками. Обязательно что-то стащит. Даже у своих. За это не раз его колотили, но не отучили от дурной привычки. Если Кольке не удалось спереть хоть какую-то безделицу, он болел. И сам не скрывал, что воровство слишком въелось в его натуру. О Кольке даже анекдоты ходили среди бомжей. Он сам их рассказывал, умело перемешивая правду с ложью:
Подвалил я к одной ночью! Ну, метелка классная! Вся из себя! Сиськи с мою голову. Ноги от зубов растут. Вздумал заклеить, подрулил и говорю ей: «Отчаливаем ко мне!». Она и тарахтит: «Какими башлять будешь, красавчик?». Я ей в ответ, мол, ясное дело, «зелеными». Она уломалась. Мы с ней нарисовались в кодлу. Отвел я душу до утра. Ну, сам не знаю, как спер косметичку у заразы. Она, ох и развонялась. Кипеж подняла.
Ты хоть вернул?
Не-е. Ну, как можно отпустить метелку, ничего не взяв на память? Я ей и вякнул, хиляй тихо! Так она на меня крутых натравила. Те из меня душу чуть не вытряхнули, косметичку в ней дыбали. Но мимо! Не отдал! Пробу хал и мы все кольца и перстни, но баба та меня и теперь стремачит. Где увидит, бегом за мной кидается. Видать, по кайфу ей была та ночь, — рассказывал Колька.
Катька всегда следила за каждым его шагом в своем доме. Но Чирий, зная о том, был хитрее и без навара не уходил никогда.
- Да отваливай ты! — потеряла терпенье девчонка.
Колька глянул на нее свысока:
Нет, Дикая Кошка, не возьму я тебя обратно в кодлу! Хоть землю грызи в ногах! Стерва ты неблагодарная! Надо проучить тебя за жадность! — взялся за магнитолу и сказал: — Мы помогли ее спереть, я и заберу!
Катька тут же набросилась на пацана с кулаками. Колька вывалился в двери прямо под ноги старухи- соседки.
Во! Уже и хахали к тебе ходят? Видать неспроста повестка из милиции пришла. Возьми вот. Почтальонша перепутала. Сунула в мой ящик! И не забудь, коль велено явиться, иди! Не то в наручниках уведут. Как вовсе беспутную, — добавила, поджав губы и окинув Катьку презрительным взглядом, вышла во двор, сплюнув на порог.
