Теперь уж вряд ли их держать станут. От силы дня три, не больше. Ну, а когда выпустят, я им расскажу.
Чего за них переживаешь?
Когда на улице оказался, они не дали сдохнуть. С полгода у себя держали как своего. Ни разу не попрекнули, не ругали, не требовали отбашлять. И даже обязанником не считали. Сынком звали. Потому помнятся. Но ты — другое дело, ничего им не должна. А они, понятное дело, захотят с тобой свидеться. Ты не бойся их. Это хорошие мужики. Можешь мне поверить.
С чего бояться стану? — не поняла Катька.
Ты особая! Не такая как все! Бабам нечего бояться, потому что терять нечего. А у тебя я теперь есть. И, не приведись кому обидеть словом иль взглядом! Со мной дело иметь будет.
Тогда первый у тебя на очереди Чирий. С ним ты пока не сладишь…
Колян не будет больше клеиться к тебе! Доперло. Отвалил навсегда.
А Червонец?
Если Чирий не посмеет, тот подавно струхнет. Меня он знает.
А что ты им сказал? — осмелела Катька.
Пока нет. Сейчас скажу, когда приду…
Ну, скажи мне…
Потом! Ладно? — побоялся спугнуть, оттолкнуть девчонку, понявшую все без слов.
Ладно. Я пойду! А то пацанва без меня испугается. Пусть спят спокойно, — сделала шаг в сторону, добавив: — Спасибо тебе за все!
Я завтра приду! В такое же время. Будь дома. Хорошо? — спросил Толик.
Будем ждать, — донеслось из темноты тихое, а может, это ночь решила порадовать парнишку.
Катька долго лежала в кровати с открытыми глазами и никак не могла уснуть. У нее впервые в жизни появился свой друг, мальчишка. «Он будет защищать меня от всех всегда», — улыбалась Катька темным стенам, потолку. И вдруг вспомнилось…
Была в кодле Чирия девчонка. Юлькой звали. Красивая, веселая. Она стала второй любовью Кольки. Он тоже защищал ее от всех, не подпускал никого ближе, чем на пушечный выстрел. Носил ей барахло, конфеты, бижутерию. А через месяц, овладев девкой, вскоре остыл и своими руками отдал кодле, сопливым пацанам для обучения.
Юлька в ногах Чирия ползала, умоляя не позорить. Все спрашивала, чем она ему не угодила? Просила не бросать ее. Колька смеялся девчонке в лицо, говоря, что баб надо менять чаще, чем носки. И не вернулся к ней.
Вскоре Юлька отравилась. Не выдержала, не смогла преодолеть свою ревность и унижение. Чирий не хоронил ее, а через месяц забыл даже имя…
Все они такие, твердил голос изнутри, но сердце не хотело верить, и Катька засыпала в розовом сне. «Скорее бы наступил завтрашний день. И он снова придет. К ней!» — гулко билось сердце.
Катьку словно подменили. Утром она встала раньше всех, чего никогда не было. Даже Голдберг, не веря своим глазам, решил обнюхать девчонку, она ли это? Катька приготовила завтрак для всех, накормила пса и, велев Зинке убрать в доме все до блеска, не разрешила никуда отлучаться.
Пора нам жить как людям! А то совсем превратили дом в свинарник. Все отмой. Жратвы полно, но я за фруктами схожу, — выскочила из дома.
Вернулась Катька к обеду. Зинка уже подметала двор, старательно выгребая каждый окурок. Перед крыльцом сырой половик расстелила. Девчонка вошла в дом и не узнала его. Даже стены вымыты, побелена печь. Стекла в окнах так и светятся прозрачной чистотой.
Когда ты успела? — изумилась Катька.
А я не одна. Вон, видишь, девчонка за домом? Она помогала.
Откуда взялась?
Да хрен ее знает! Тебя ждет. С тобою говорить хочет. Вишь, как торопится, — скривилась Зинка. И Катька узнала Дашку. Ту самую, какая пришла в кодлу к Чирию незадолго до ее ухода.
Там, в Колькиной кодле, одна она не курила и не пила. Жалась в углы заморенным тараканом и смотрела на всех большущими глазами. Кроме них ничего на лице не было. Эти глаза молили всех об одном: не трожьте, не приставайте!
Колька попытался как-то силой вытащить ее из угла, но Дашка по сучьи проворно тяпнула его за палец и прокусила насквозь. За это Червонец хотел выкинуть девчонку за шиворот на улицу. Она его укусила за ляжку да так, что сквозь брюки брызнула кровь.
Погоди! Не выбрасывай! Такая псина самим нужна. Она любому лягавому, коль возникнет, яйцы откусит и пустит на талисман. Пусть дышит! — хохотал, все еще морщась от боли, Чирий.
Дашке и поесть давали как собаке: объедки со стола. Она так и не научилась драться. Зато кусалась одна за свору.
Чему она научилась, как жила в кодле без нее — Катьку никогда не интересовало. Не знала, почему оказалась на улице, как нашла кодлу, зачем появилась там? О ней никто ничего не рассказывал.
Как она нашла Катьку и почему пожаловала сюда, оставалось только предполагать.
Кать! Возьми меня! — смотрели с мольбой огромные глаза.
А Чирий? Что он мне трехнет за тебя? Скажет, сманила? Разборки начнутся.
Нет! Меня вышибли! Навовсе!
За что?
Как всегда! Он сказал, что даже мандавошек в своих штанах всех перетрахал и не позволит, чтоб в его хазе дышала нетронутая кикимора! Стал меня палкой из угла вынимать. Я мимо палки просклизнула и укусила его за самый… чирий, — заплакала Дашка и добавила, всхлипывая: — Он чуть не сдох: все распухло, температура поднялась. К нему врача приводили. Тот хотел в больницу Чирия положить, но Колька не пошел. Проперделся на уколах. Когда чуть полегчало, велел мне отваливать. Погрозился размазать иль живьем на кладбище закопать. А это ему как два пальца обоссать.
Как же ты меня нашла? Кто прислал?
Толян пожалел, сказал к тебе уходить, а еще, что ты самая лучшая на свете и не прогонишь меня, — все еще всхлипывала Дашка.
Иди в дом! Умойся, поешь, успокойся. Тут тебя никто не обидит, но и ты не кусайся просто так. У нас для этого собака есть. Ну, чего застопорилась?
Кать! А что ты мне дашь делать, если у тебя есть собака?
Как Кольке помогала? Кодле?
Меня по домам посылали, чтоб убрать помогала за деньги. Заодно высматривала, где что лежит, какое стащить можно. Потом в кодле говорила, и они трясли. Второй раз меня никто к себе не звал, — вздохнула Дашка.
А что еще про нас говорил Толян? — спросила
Катька.
Он только про тебя сказал. Велел мне передать, что взять меня — его просьба. Обещался башлять! — сопнула девчонка и, вопросительно взглянув, взяла со стола кусок хлеба, села у порога.
Садись на стул, к столу!
Я? Это ты мне? — не поверила Дашка.
Тебе говорю…
