Ты — моя мамка, а отец сам нас прогнал. Так может лучше, зато теперь никто нас бить не станет, и обзывать некому. На водку не променяет никого. Он все горевал, что меня за бутылку не махнуть. Большой уже. А вот соседская девка только родила девчонку и сразу загнала за большие деньги. Отец ей и теперь завидует. Деловой называет. Знаешь, чего ей предлагал?
Он ей советовал фирму устроить! Чтоб он детей ей делал, а она бы продавала их. Та девка сказала, что детвору от такого кобеля даже даром не возьмут.
Ну и скотина! — не выдержала Любка.
А еще он ей предлагался в вышибалы, но тоже не уговорил. Она ему сказала, что к ней приходят приличные люди…
Любка, слушая сына, поняла, что она далеко не все знала о муже, что у него была и своя жизнь, неизвестная ей.
Рассказанное сыном успокоило. Баба уже не корила себя за случившееся, не упрекала за несдержанность и лишь жалела, что не подготовилась к такой развязке заранее, не рассталась с Сашкой раньше.
Весь день Любка и Сергей знакомились с обитателями свалки. Бомжи не докучали расспросами. О Сашке здесь знали все. Многие были знакомы с ним лично и удивлялись молча, как с ним сколько лет жила женщина?
Мы тоже не без греха. Случалось всякое. Иные, что средь нас прикипелись, мужичье званье обосрали. За то их из семей взашей вытолкали. И поделом! Но твой благоверный — наипервейший подонок! Он умудрялся увести с веревок барахло, пропить его, а нас подставить за свою шкоду ответчиками, — поделился Кузьмич и рассказал, как Сашка продал ему за бутылку плащ на теплой подстежке, а вскоре привел хозяина и указал на бомжа. Мужик вместе с плащом чуть шкуру с Кузьмича не содрал. Ничего не захотел слушать и пригрозил, если еще раз хоть один бомж появится возле дома, он тут же выпустит на него своего ротвейлера.
Отнял он у меня плащ и ходу домой. Вижу, твой Сашка к нему навстречу. Мужик ему тут же на бутылку отстегнул, а тут я к Дамочке подвалил и давай его за душу трясти. Он как завопил. Ну, тут толпа зевак, кто-то ментов свистнул. Нас сгребли. Так знаешь, что твой мудак намолотил? Вроде я — вор, а он — честняга: увидел, как я у его соседа плащ спер и высветил меня. Так вот я теперь на нем отрываюсь за неудачу, — выругался Кузьмич.
Да он за бутылку сам раком станет!
У него, гада, ни стыда, ни совести!
У наших бомжей курево стрелял, а у него попробуй, попроси, вмиг забрызгает.
Да что там курево? Вместе с нашими мужиками на пиво складывался. Ну, а когда ему бутылка попала, он ее как начал, так и прикончил, — рассказывали бомжи.
Любка слушала молча. Обидно было. «Столько лет потеряла», — горевала баба. А ведь могла устроить свою жизнь иначе, но поспешила. Не стала ждать из армии своего парня. Захотела жить в городе и согласилась на первое предложение. Уже через полгода о том пожалела, но слишком большим был срок беременности.
Послушай, Люба, наши бабы по-разному живут, как и все мы. Одни простикуют, воруют, бродяжничают, другие работают. От городских мы отличаемся тем, что нет квартир, у многих нет документов и прописки. Есть, кто от милиции прячется, от расправы. Этим в город лучше не соваться. Тебе дорога открыта, выбирай, как жить станешь. Одно верно, стол общий, с голоду не сдохнешь. А и без дела не засидишься. Таких и у нас не празднуют, — предупредили бомжи.
Любка на следующий день вышла на работу, но, возвращаясь вечером, зашла в кафе, хотела выпить чашку кафе за целый день. Вот тут-то и подсел к ней улыбчивый русобородый Степан. Разговорились. Мужик заказал себе пива и шпроты, достал из сумки деревенский хлеб и сало. Предложил Любке. Та отказалась, но Степан был настырен.
Жаль, что в городе бываю редко. В деревне всегда дел полно. Не то отбил бы тебя у мужа! Зачем такой красе в городе чахнуть?
Не у кого меня отбивать! Ушла я от мужика вместе с сыном. Осиротели мы с Сережкой. А и замуж не собираюсь. Не хочу больше головой в петлю лезть. Хватило одного. Теперь уж никому не поверю.
Выходит, подморозило тебя? — вздохнул Степан и спросил: — А сыну сколько лет?
Теперь восьмой год…
Уже не малыш, но самый возраст, когда отец ему нужен. С кем же он теперь? С папашей?
Нет. Один. Ждет меня.
Где живете?
Где придется! — покраснела Любка, вспомнив жалкую лачугу, где ждет ее Сережка, выглядывая из двери на дорогу.
Извини, Степан, засиделась я с тобой, а мне спешить надо! — встала баба.
Люба! Нет деревни без собаки! Так и каждый из нас не в ответе за другого. Дай мне адрес! Может, когда-нибудь загляну.
Нет у меня адреса! И заходить не стоит, — разозлилась баба на себя за то, что разговорилась с мужиком совсем чужим и незнакомым. «Почти час проговорили, а ведь сын ждет. Давно б уже с ним была бы!», — торопится Любка, не оглядываясь по сторонам.
И где ты, бабонька, шлялась? — встретил Любку Павел у хижины и, окинув хитрющим взглядом, сказал, будто ушат холодной воды вылил на голову: — Тут твой Дамочка возникал! Приперся косой в жопу, пацана хотел забрать. Ну, мы его подналадили, кому куда удобно было! — рассмеялся громко. — По всем падежам просклоняли мудозвона, ходячую парашу!
Зачем ему Сергей понадобился? Ведь при ментах отрекся, сказал, что не его сын!
Что-то задумал утворить с мальцом. А может, вздумал пристроить, чтоб самому за его счет дышать. Не иначе! Ведь мужик, какой от ребенка отрекается, свой хрен на помойке сыскал и не верит ему до гроба Таких мудаков живьем урывать надо! Чтоб другим рядом с ними дышать совестно не было. У нас вон Бублик канал. Он на Колыме свое хозяйство поморозил. Его на бабу и домкратом не поднять. Ни к чему они ему. Однако прилепился к вдове. Троих ее детей вырастил. Всех усыновил. И не только чужим, самому себе родными яйцами клялся, что эти дети — его родные. Кто не верил, того пиздил, да так, что те потом остальных убеждали!
А зачем, если баба не нужна, все же женился? — не поняла Любка.
Вот, курица мокрохвостая! Да разве постель в жизни — главное? Шалишь! Важней всего тепло и понимание! Вот на том семья держится! И баба ему попалась путящая! Душевная, теплая.
От чего ж тут живет, а не в семье?
Как это «не в семье»? С бабой! Живут, что голубки воркуют! Не знай его беды, не поверил бы, что импотент полный! Он уж давно от нас слинял. Лишь
иногда возникает. Брал наших гараж строить, потом баньку, с огородом и садом помогаем.
А дети? Иль не научил?
Все могут. Грех сказать иное. Только старший его теперь институт закончил — на практике. Средний в мореходке учится, на судне все время, а младшего спрятать не успели. Его в армию забрали. Бублик к нему всякий месяц мотается: боится за него как за кровного.
Повезло той бабе! — вздохнула Любка.
Умная она, вот и увидела в мужике человека. Не испугалась, что бомж. Поверила и не жалеет о том.
