Не польстились на деньги! Бомжи не считали себя преступниками, не продавали убежденья. Каждый еще недавно имел свою семью. Пусть не повезет жить вместе, зато и при случайной встрече не придется краснеть за время, прожитое в разлуке.
Лишь недавние зэки не устояли. Им было наплевать на мораль. Хотелось жрать, курить и выпить. Хотелось бабу. Из всех пожеланий получили лишь последнее. Остальное — деньги — обещала отдать, когда увидит сгоревший дом.
Всего сто долларов… В другой бы раз и говорить не стали б о такой сумме. Но выбора не было. Вот и согласились, промяв Марину в темном пролете метро. Они не насытились ею, баба торопила.
Где должны встретиться и получить деньги, как выглядит Маринка, все рассказали мужики, и милиция уже под вечер без особого труда арестовала бабу. Она отказывалась от всего, не узнавала мужиков, говорила, что сама покинула дом Егора, простившись по-доброму, не держа на хозяев никакого зла. Что никому никогда не грозила. Да и ничего не может сделать плохого, потому что по своей природе она — лишь слабая женщина, обманутая и обиженная судьбой.
Но поджигатели рассмеялись ей в лицо. Напомнили подробности условий. И пригрозили:
— На нас свое дерьмо валишь? Отмылиться вздумала, падла? Ты паханила! За такое червонец дадут! Нам не больше пятака! Доперла? И не дергайся! Не то из-под земли достанем и снова уроем. Без навара остались, да теперь снова в зону! Надыбаем суку, кен- тель в транду воткнем, гнилушка вонючая!
Маринка стояла на своем до последнего. Не выдержала лишь очной ставки с Егором.
— Жаль, что сорвалось! Хотела б увидеть, как ты заживо изжарился! Многое за это отдала б! Сама тебя бензином облила бы, дохляк несчастный! Какой из тебя мужик, если ты даже с меня не натурой, а деньгами брал за свою вонючую комнатуху! Кастрат зловонный! Зачем такому брюки? Вокруг такие женщины, а ты, как катях в постели валялся! Пренебрегал мною, козел облезлый! Вот и получил! Небось теперь выложишь на дом все, что копил! Вместе с мудя- ми, если такое у тебя еще имеется! Падаль! — орала вне себя от ярости.
Егора тоже трясло. Когда очная ставка закончилась, он вышел в коридор шатаясь. Перекурить бы теперь. Зашарил по карманам.
— Присядь, Егор! — вынес стул Вагин.
— Дай сигарету! — обратился участковый к следователю, вышедшему из кабинета.
Тот остановился, угостил сигаретой, и глянув на Егора, сказал тихо:
— Ну и мужик! Убил наповал! Жил средь потаскушек и ни с одной не спутался! Ни разу! И это после зоны! Другому не поверил бы! Тут же сама шлюха раскололась, за что мстила!
Участковый сигарету из зубов выронил. Открыл рот от удивленья.
— Это правда! Силен же ты! А я думал, как сыр в масле катаешься! Выходит, впрямь инвалид! — качнул головой то ли сочувствуя, то ли осуждая.
Егор шел домой медленно, едва переставлял ноги. Он уже подсчитал, сколько листов шифера надо заменить. Сколько балок и досок потребуется на чердак, сколько бруса. Узнал и цены. Он знал: никто не компенсирует ему ущерб. Еще и посмеются, заговори он об этом. Вон пожарники за свою работу немало взяли. Хорошо, что милиция за поимку Маринки не потребовала…
Нет, на этот раз ему ничем не грозили. Ничего не требовали. Участковый вот только пожаловался, что зарплату им не выдают и ему нечего будет послать сыновьям в училище. И жена скоро кормить откажется.
— К чему это он клонил? На что намекал? Положняк получить хочет? Но за что, если требует разогнать бардак? Да и не стану я лезть со взяткой. Пусть Антонина разберется с ним, — думал мужик.
И, глянув на свой дом, сплюнул зло, возле калитки стояла «Волга», значит, ждут клиенты кого-то из баб…
Едва Егор переступил порог, сестра, сверкая улыбкой, радостно сообщила, что у них в доме появились новые бабы.
— Сразу четверо! Мы снова живем! И все беды по боку! — щебетала баба весело.
Через несколько дней к Егору снова заявился участковый.
— Я с понятыми! — будто ушат помоев на головы вылил. И добавил: — У вас остались вещи арестованной потаскухи. Ей, как понимаете, смена белья понадобилась. Тряпье обязаны вернуть! Надеюсь, вы его не сожгли?
— В кладовку бросили! Там все! — открыла Тоня кладовую. Вагин составил опись на полученные вещи. И уже собрался уходить, когда Серафима указала на пальто Маринки:
— Это тоже ее! Заберите!
Участковый полез по карманам. Понятые уже выходили со двора, не хотели ждать в доме. Вагин не стал их задерживать. И вдруг вытащил из кармана кошелек. Открыл, заглянул в него, присвистнул. Спрятал во внутренний карман, ничего не сказав хозяевам. А через месяц Тоньку и Егора вызвали повесткой в суд.
Лишь там узнали оба, как готовился поджог их дома. Чтобы бабы не помогали тушить пожар, Маринка встретилась со своей старой знакомой, дежурной по этажу в гостинице «Космос». Та быстро нашла клиентов, желающих весело провести ночь. Маринка обещала отблагодарить за помощь. И, не сказав, что задумала, решила подзаработать. Хотела прислать за вещами таксиста, когда сама определится где-нибудь. Но события закрутились быстрей, чем она ожидала. Зэки спешили…
Маринке дали семь лет лишения свободы. Исполнителям, с учетом прежних судимостей, за групповое преступление — по шесть лет каждому.
Егор смотрел на бабу, думая о своем:
— Эта тюрягу не выдержит. Убьют ее там за зловонность и подлость. Даже в зоне есть предел, который никто не должен преступить. А эта дура — без удержу…
— …Из средств подсудимой, взятых при изъятии личных вещей по месту проживания, перечислить в погашение ущерба пострадавшим от пожара компенсацию в сумме…
Егор слушал приговор суда, не веря собственным ушам.
А через десять дней Антонина принесла деньги, полученные по решению суда. Они почти полностью покрыли затраты на ремонт дома.
Мужик целыми днями занимался восстановлением крыши, чердака и потолков. Редко виделся с домашними и почти не обращал внимания на прежних и новых баб. Его радовало, что милиция оставила семью в покое, не навещает, не проверяет дом, не грозит, ни о чем не спрашивает.
Егор знал: без этого бабья семье не подняться, не выжить. И теперь смирился с жиличками окончательно.
Зима была в самом разгаре, когда Егор, закончив ремонт, решил отдохнуть дома — в постели, в тепле. Он не вскакивал спозаранок из кровати. Не лез, матеря деревянелые ноги на чердак, где втихомолку не раз плакал от частой и затяжной усталости, от бессилья и тошноты. Случалось, не раз терял сознанье, грохнувшись лицом в какой-нибудь брус, ударялся головой, телом. Морщился от боли. Никто не помог ему, не навестил, не поинтересовался, как он там держится. Каждый был занят своим делом. И только Алешка крутился рядом. То гвозди подаст, то топор подвинет. Мальчонка внимательно следил за всем, что делал дядька и постепенно привыкал к неразговорчивому, хмурому Егору, перенимал у него манеру разговора, умение общаться не столько словами, сколько взглядом.
