— Теперь ко мне ее привез? — выглянул в окно не без опаски.
— Не трепыхайся, Петруня! Таких только из гаубицы убить можно. От нее даже пуля отвернется, ей-Богу! Она, поди ты, уже другого дурака охмуряет.
— Ты с самим говорил? Насчет Оксаны?
— Как просил, так и сделал. Спросил его: где дочь? Он зубами в подушку и взвыл не своим голосом. Мол, виноват перед девочкой, как последняя падла, и не знает, где найти, чтобы прощения попросить, уговорить вернуться домой. Я ему пообещал помочь. Но слово с него взял, если и приглядит какую бабу, все же он мужик, в дом к себе больше не притащит. И дочь не выгонит.
— Он как на это?
— Чуть не подавился воздухом! Каялся, скорее бродячим псам на растерзание отдать все мужичье, чем хоть на одну шалаву оглянуться, после случившегося быстро поумнел. Оно и немудро! Пока жена была под боком, думал, все бабы хороши! Искал-то любовницу! Поверил лопух! Знать, везло ему в жизни, не накалывали бляди!
Вот и погорел на своей доверчивости. Теперь самому себе перестанет доверять. А дочь к нему поскорее привести надо! Пусть помирятся! И этот хмырь, коли Оксанка согласится вернуться, быстро на поправку пойдет. Так твои клистоправы говорят, что ему необходим заряд положительных эмоций! Я, право, в том не силен, что это такое, но думаю, он за свое с лихвой хлебнул. Теперь ему передохнуть надо от пережитого. Но инфаркт шутка опасная. Не скоро встанет на ноги человек. Трудно одинокому выздоравливать. Лишь те, кого любят, быстро идут на поправку. Твоя заноза умеет прощать? — спросил, прищурившись лукаво.
— Да кто ее знает? Посмотрю, попробую убедить.
— Если откажется отца простить, не торопись, Петруня, с женитьбой!
— А как же магарыч? Не выгорит, тогда тебе не обломится! — рассмеялся врач.
— Хрен с ним! Несчастным не хочу видеть своего друга. Лучше холостякуй. Коль потребуется баба, я тебе десяток доставлю. От себя оторву! Из вытрезвителя!
— Иди к черту!
— Да не бойся! Я их под брандспойтом выполощу для начала! А уж потом привезу на выбор! Поверь, в бухарнике не хуже чем в притоне выбрать сможешь. И кто знаешь что хуже — панель или пьянство?
— Ну да, алкашке уже продавать нечего, она все что имела, пропила! Привозил ты в морг иных. До сих пор помнятся! — усмехнулся патологоанатом.
— Жизнь такая пошла! Сплошной беспредел! Бабе либо в петлю, либо забыться! Не всякая решится на распутство. К вину легче привыкают. Я не оправдываю, но понимаю причину!
— Их много. И причин, и несчастных. Люди уже улыбаться разучились. Нет беременных женщин. Рожать боятся! — согласился врач.
— Ты когда со своею занозой увидишься?
— Завтра, наверное…
— Вот, держи! Ключи от квартиры. Отец просил передать ей. Если согласится, позвони мне. Я пошлю, чтоб опечатанье сняли до ее прихода. Договорились?
— Спасибо, Юрка!
— Ишь! Этим не отмажешься! Я с тебя свое сорву! Чтоб свадьбу не в морге, средь покойников, а в ресторане отмечал! Секи о том, Петруня! И меня — тамадой! Хоть раз в жизни на празднике радости человечьей званным гостем буду! Не то что всегда, где ни появимся — все врассыпную! Невеста жениха до конца жизни найти не может со страху!
Петр Иванович громко рассмеялся.
— Пореже форму надевай!
— А что? Мой мундир классный! А вот что было бы, если б патологоанатомам придумали форму? Эдак черный балахон до пяток! Впереди — на всю грудь череп. Сзади скелет, отнимающий свои потроха! На голове колпак…
— Хватит, Юрка! В такой форме мне только в твоем бухарнике появляться. Через неделю все алкаши трезвенниками станут.
— Ну да! Пить станет некому! Передохнут со страха! А моя форма лишь слегка пугает! — улыбался Юрий, уходя.
Петр Иванович держал в ладони ключи от квартиры Оксаны. Он решил позвонить ей немедля. Набрал знакомый номер, попросил к телефону свою подружку.
— Узнаешь? Это снова я! Уже соскучился. Хочу встретиться! Давай с утра ко мне! Нет, печенкой угощать не стану. Обойдешься и на картошке! Ну, могу еще соленой капусты предложить. Что? Конфеты любишь? Мне некогда в магазин ходить. Да и денег в обрез, к матери на выходные поеду. Нет, я тебя не надолго зову. Этот твой визит не столько мне, сколько тебе нужен. Постарайся пораньше прийти.
Оксана обещала приехать к девяти утра. И человек, зная педантичность бабы, был спокоен: она будет вовремя.
Он встал рано. Сварил картошку, заварил чай, готовился к предстоящему разговору, в исходе какого не был уверен.
Петр Иванович понимал, что обида на отца засела слишком глубоко. И вряд ли с первого разговора удастся сгладить боль, повернуть людей друг к другу, заставить простить и понять.
Он много раз спрашивал Оксану о ней самой, о семье. Она всегда уходила от ответов. И лишь в последнюю встречу рассказала. Как воспримет его вмешательство в судьбу? Захочет ли примирения с отцом, или пошлет его? Случалось слышать от Юрия, как даже дети, убежавшие из семей, предпочли возвращению — бродяжничество. Не простили взрослой родне обычной занятости, равнодушия, надоедливых моралей, частых отказов, упреков, У Оксанки причина была серьезной. И как знать, поверит ли она в то, что случившееся не повторится?
— Привет! А вот и я! — появилась Оксана в дверях, заметив смеясь: — Уж не выдал ли премию кто-нибудь из покойников, что, не успев проститься, позвал вновь?
— Получил! Как же мне без премий жить? Вчера старика привезли уже ночью. Хотел на утро отложить вскрытие. Но бабка как
вцепилась в меня и просит: "Разрежь антихриста! Загляни, от чего кончился и бумажку дай! Чтоб в ней все прописано было. Не то сживут меня со свету родственники старого! Они еще до смерти деда болтали, что я его толкаю на погост?" А зачем? С дедом все веселей! Хоть было на кого поворчать? — не поверил старухе. Она слезами зашлась. Мол, жила с этим дедом всего две зимы. Он дом на нее оформил, все ей завещал. А детям — ничего! Родню обошел. Все потому, что в лихую минуту бросили и не помогли. Тот чуть с голода не умер. Но тут она — старуха — нашлась. Накормила, отмыла, отстирала, обогрела деда. И жили они тихо и ладно. Сами ни к кому, к ним никто не приходил. Дедок и впрямь трудягой, спокойным был. Да вдруг старшая невестка нагрянула. Вспомнила старика. Захотела сына своего — старшего внука к деду прописать! Враз не созналась. Стала увозить его к себе в гости. И там угощала деда. Тот домой еле доползал. Но уже пехом. Старуха поначалу терпела, а потом скрипеть начала, деда бранить, невестку. Мол, зачем человека губите? Родня и взвилась! Враз напомнила о себе. Стали увозить старика чуть не каждый день. Он был податливым, отходчивым мужиком. И простил родню за застольем. Оставалось немногое — переделать завещание на дом. И человек уже склонялся к тому. Даже ее, старуху, в тот вечер обругал ни за что. Пьяный был. А под утро плохо ему стало. Вызвала бабка неотложку, а она пока приехала, дед уже кончился. Даже прощенья у старухи попросить не успел. С родней не попрощался. Стали его к похоронам готовить, тут родня вороньем налетела. Давай старую во всем винить. Убийцей называть.
