Семка взвился, ему хотелось скорее вернуться в деревню. Но конь устал, и парень хотел поднять его через силу.
Кнут хлестко впивался в круп, бока. Конь жалобно ржал, будто просил о пощаде, но человек оглох от ярости.
— Сдохни, гад! — замахнулся, но не ударил, не смог, Фроська перехватила руку, сдавила в своей ладони, что в тисках.
— Охолонь! Чего буянишь? Дай роздых животине! Ить замордовал вконец! — выпрягла коня из плуга, отвела на край поля, пустила пастись, сама стала вместо жеребца, крикнула Семке: — Держи плуг, касатик!
Шутя прошла она оставшиеся пару борозд, жалея, что оказались короткими.
Семка тогда даже спасибо не сказал. Не предложил посидеть над оврагом в ивняке, передохнуть. Не нашел для Фроськи теплого слова.
— Ну и сильна ты! Чисто кобыла! Я, как тятька в коне откажет, тебя звать буду.
— Зови! — обрадовалась Фроська, даже не почуяв насмешки. Эти его слова она обдумала уже потом, когда Семка ушел на войну и она опять ждала его.
— Дождалась? Я ж говорила, что не повесит она их до нашего прихода! — хлопнула калиткой Мотька, вбегая во двор. Следом за нею показался старик-конюх.
— Отпущай мужуков! — подступил к Фроське.
— Чево! — сдавила того за грудки, придвинув к себе, сказала в самое лицо: — В милицию их отвезу! Пусть до смертушки засудят окаянных! В самый Сахалин упекут!
— А на что звала? — осклабился конюх.
— Чтоб простился ты со своим Семеном! Навсегда! В моих руках они! Что схочу, то и утворю над ими!
— Побойся Бога, Ефросинья! Ить они — живые души! Не след девке грех такой на себя брать!
— Им дозволено, а мне нет?
— Прости супостатов!
— Уж нет! Не спущу! Обещалась с обоих души вынуть, и выбью!
— рванулась к катуху.
— Ефросинья! Добром сказываю покуда! Иначе не быть миру меж нами! Горючими слезами зальешься не раз!
— Ищо ты, грозилка лишайная, промеж ног путаешься? — схватила старика за шиворот, посадила на ворота. — Кукарекай замес- то петуха! А я всему люду доложу, с чего ты на воротах объявился!
— сняла вожжи с забора, принялась привязывать конюха.
— Не фулюгань, Фроська! Иль навовсе в Москве стыд потеряла? Над стариком изголяешься!
— Фрось, он тебе супоросную свинью даст. Я — корову! Давай миром поладим, без позору! — просила Матрена.
— Ради детей отпусти! Не срами нас!
— За себя сказывай, чего за этого ручаешься. Ить молчит!
— Мы по дороге уговорились! Правда?
— Да, порешили промеж собой! — подтвердил старик с ворот.
Фроська опустила Ипполита на землю. Привела к катуху, выволокла оттуда непрошенных гостей:
— Вот они! Видите обоих? Покуда не приведете выкуп, не отдам! А промедлите — не взыщите с меня! Утворю, что хочу. И никто не указ!
Мотька пообещала мигом доставить Фроське корову и кинулась со двора к себе домой. Ипполит к себе засеменил. Фроська затолкала Мотькиного мужа в катух. А Семку принесла на крыльцо. Сама села рядом.
— Что ж ты, Семен, так опаскудился? Где наловчился своих убивать? Разве вот такого ждала я тебя в гости? Выглядывала, какие тропки топчешь? Ноженьки твои готова была целовать! Милей да краше тебя никого в свете не видела! А ты по душу мою пришел?
— Прости, Фрось, на войне много потеряно. И тепло, и сочувствие. Была кровь! Много. Ее лишь поначалу пугались. Она была невинной! А кто за нее ответит? Никто! Убивали не глядя! И в нас без промаха. У живых души поубивали. Что толку в жизни моей? Я все оставил на войне. Мне лучше бы не возвращаться с нее!
— Лучше б не ходил туда! — заметила баба коротко.
— Думал, там мужчиной стану! Ан калекой на душу вернулся.
— С чего бы так-то?
— Сама видишь! Ни работы, ни заработков, а жить на что? В доме пятеро голодных ртов! Одной картохой не заткнешь! Постного масла купить не на что! Ты прости меня! В голове помутилось. Совестно. Знаю, не забудешь того. Но и ты поймешь, с чего люд на лихое решается. Бабку на прошлой неделе паралич разбил. Недвижной стала. А в доме на лекарства нет. Жить опостылело! — жаловался Семка.
— Вот, забирай! — открыла ворота Мотька, загоняя во двор Фроськи корову. — Сено нынче привезем тебе! Отпущай мово мужика! — потребовала баба.
Фроська отпустила мужа Матрены, развязав веревки на руках и ногах. Тот, увидев корову, понял все. Подошел к воротам, понурив голову.
— Еще раз появишься вблизях, голову выдерну, змей проклятый! — кинула баба вслед.
— Вот и ты семью обобрала до нитки! У них одна надежда была на корову. Теперь чем детей кормить? Вовсе с голода опухнут к весне! — сказал Семка тихо.
— А что? Лучше было б его убить?
— Может, и лучше! Корова была б цела и одним ртом меньше! Детям больше досталось бы! — умолк грустно.
— Твой старик свинью обещался пригнать за тебя! Чтоб без сраму отпустила!
— Свинью? Она ж супоросная! Вся надежда на нее, что к весне поросятами разживемся, на ноги встанем! Если ее отдаст, как жить будем?
— Раньше надо было думать!
— Пощади, Фрось! Ну хочешь, я для тебя избу починю, дров наготовлю на три зимы, колодец во дворе выкопаю, поставлю новый забор вокруг огорода. Не отнимай последнее.
— Ладно! Разжалобил! Так и быть! Ступай со двора! Отгони корову Мотьке! И свою супоросную — оставь себе! Но все, что обещал, сполна справь! Иначе — словлю! — развязала Семку. И, закрыв за ним и коровой ворота, вернулась в избу.
Керосинка тускло высветила бабку. Спящая, она улыбалась блаженно, выпустив из ослабших пальцев обсосанный пряник.
Утром Фроська рассказала ей о случившемся. Не упустив ни одной детали, ни единого слова.
— Верно, Фрося, порешила, то не в благо, что из детских ртов отнято! Оно впрок не пойдет. Нехай детва не растет в слезах. Им хоть что-то оставаться должно…
Баба готовилась к Пасхе. Белила потолки, стены, красила окна, обмазывала печь. И все ждала, когда придет Семен к ней в дом помогать, как обещал… Но того не было…
— Они тож православные. К празднику готовятся, как все люди. Вот отметят, тогда придут. Не иначе! Кто ж, не управившись, бежит подмочь к соседу? Свою избу никто окромя хозяев не доглядит. С неделю ожди! — успокаивала бабка.
И Фроська верила ей. Кому ж еще знать сельчан?
Баба пекла куличи, делала Пасху, варила холодец, жарила котлеты, делала винегрет. А когда до праздника остался всего один день, пошла в сельпо купить пару бытолок вина, чтобы вместе с бабкой выпить за светлое Христово Воскресенье, поблагодарить Господа за все светлое, что было, испросить прощенья и милости.
