Малиновый звон радости плыл над Солнцевкой, стуча в каждый дом, в каждое сердце и душу.
Никто из деревенских не видел, как покидала Фроська свою избу. Как вся в черном, словно смерть, пришла проститься с погостом и, став на колени перед могилой, сказала тихо, но твердо:
— Прости, бабуля! Кажется дошло, что делать надобно! Ухожу в монастырь. Навовсе. Пока не все растеряла и еще есть время. Буду жить в молитвах и покаянии. Стану просить милости у Бога! Может, смилуется, увидит и простит! И ты не серчай. Если помнишь, помолись за меня…
Всю ночь она шла пешком до монастыря. Редкие встречные шарахались от нее в испуге, крестились поспешно. Их она не видела, не замечала.
Когда первые лучи солнца осветили землю, Фрося была далеко от Солнцевки. Она стояла на коленях перед монастырем, прося Бога о милости — дать приют заблудшей душе.
Вскоре перед нею открылась дверь. Она вошла, не оглянувшись, ни о чем не пожалев. Сюда она пришла навсегда…
ГЛАВА 9 КУКУШКА
Райку привели в дом к Серафиме уже под вечер две подружки.
Подвыпившую, пропахшую луком, усадили на стул, потребовав молчания, пригрозив, если отворит пасть, своими руками утопить в канаве. И стали слезно просить за девку, взять в дом на проживание.
— Она тихая, спокойная. Только вот у нее жизнь не удалась…
Райка кивала взлохмаченной головой так, что обесцвеченные под цвет соломы волосы отлетали от ушей сальными косицами. Девка молча соглашалась с каждым сказанным словом. Она очень любила, когда все вокруг жалели и сочувствовали ей. Когда переставали обращать внимание на ее персону, она встревала в разговор и несла такую глупость, что окружающие уже не удивлялись невезению девки, а лишь отплевывались, матеря тупую собеседницу.
Райку все считали набитой дурой, но она искренне сомневалась в правдивости такой оценки, всегда старалась доказать обратное всем. Вот и теперь, когда подруги, расхваливая Райку, просили не обращать внимания на ее замкнутость, молчаливость, Райку, как всегда, прорвало:
— То правда! Бывает целыми днями на меня находит. Молчу, если за весь день ни глотка водяры не хлебнула. А когда глотку промочу, ну тогда, едрена мать, выдаю все разом! С авансом на год вперед! — созналась девка.
Она тут же получила тугую пощечину от подруги и злую угрозу — дать пинка от самого порога. Райка враз умолкла.
Обе подруги пообещали Антонине не спускать глаз с Райки, следить за каждым ее шагом и, приучив к порядку, заведенному в доме, держать девку в ежовых рукавицах.
На том они и порешили.
Райку вытряхнули из замызганного плаща, заставили разуться и погнали в ванну, подталкивая пинками и подзатыльниками, не давая остановиться, оглядеться и подумать.
— Давай, шустри!
— Да я в прошлом месяце мылась. Чего гоните? Еще чистая совсем. Глянь, вон кофта совсем как новая! — оттянула воротник, пропахший потом, какой-то едкой вонью.
В ванной ее продержали три часа, заставив не только помыться, почистить зубы, а и постирать белье, одежду до безукоризненности. Из ванной она вышла в халате, в тапках, с накрученными волосами, собранными в замысловатую прическу. Подруги и впрямь поусердствовали над нею, подкрасили брови, ресницы, глаза и губы. И теперь новая квартирантка преобразилась.
Она не узнавала саму себя. На руках — маникюр, на ногах — педикюр, на лице — макияж, всех этих названий не удержала ее маленькая голова. Она очень возмущалась, зачем ей надевать тапки, если ей сделан педикюр, каким нестерпимо хотелось похвастать перед всеми обитателями дома. А потому, выйдя на кухню, увидела скопление баб, первым делом сбросила с ног тапки и, вытянув их до середины кухни, спросила:
— Ну как вам мой мардияж? Мне его с самого детства делали. С пеленок! Вот только лак бледный! Я люблю яркий! Чтоб за километр было видно — культурная женщина тащится! Благородная! Такую к плите ставить просто грех!
Бабы, переглянувшись, усмехались молча, ничего не ответили. Поняли Райку без дальнейших разговоров. Но та зашлась.
— А чего это вы хихикаете? Иль никогда не видели и не знаете, как положено женщине следить за собой! Чего у вас ногти обычные? — вылетело из головы нужное слово.
Но ей снова никто не ответил. Бабы накрывали на стол, готовились к ужину.
— А что жрать дадите? Я уже за столом! Или не видите? Значит, мне пора подать! — получила тугую оплеуху от подоспевшей подруги, заставившей незамедлительно помогать девкам резать хлеб, разложить ложки, вилки, ножи, тарелки, салатницы.
Райка протирала все это чистым полотенцем, не понимая, зачем ее заставляют делать дурную работу? К чему чистую, сухую посуду, вместо того чтобы положить в нее жратву, заставляют протирать до блеска.
Райка не решалась спросить об этом вслух. Она воспринимала все по-своему.
Райка целыми днями не бывала в доме. Возвращалась под утро, случалось, не ночевала по нескольку дней и, приезжая на такси, усталая, как выжатый лимон, заваливалась в постель на сутки. Потом снова уходила.
Кто она? Что за горе привело ее на панель, знали только две подружки, предпочитавшие не говорить о Райке ничего. Да и знали ль они истину?
Для этой бабы Антонина не искала клиентов и ни к кому не отправляла девку, боясь опорочить себя и репутацию своего заведения. Собственно, Райка и не нуждалась ни в чьей помощи. Она была неразборчива и неприхотлива во всем. Легко забывала обидные слова и прозвища, грубые замечания и откровенные насмешки. Ни с кем, кроме двух приятельниц, не пыталась сдружиться. Казалось, ее не одолевали заботы и проблемы, и она была вполне довольна своей жизнью.
Собственно, в доме Серафимы никого-не тянуло на общение с Райкой. И две подружки никогда не скучали и не вспоминали о Райке, когда той подолгу не было дома.
Прошло полгода с того дня, как девка поселилась здесь. Но о ней никто ничего не знал. Егор почти не видел бабу. Серафима лишь изредка сталкивалась с нею на кухне. И, с трудом вспомнив, молча кормила бабу.
Райка, усвоив порядок дома, не нуждалась в помощи подруг. Старалась реже находиться в доме Серафимы.
Но однажды поздним вечером старуха, прибрав на кухне, пошла в ванную. Дверь оказалась закрытой. И бабке послышался сдавленный плач, словно кто-то усиленно сдерживает рвущиеся наружу рыдания.
Старуха постучалась. Послышался шум воды, короткое плескание, а вскоре двери в ванной открыла Райка.
— Ты чего это тут закрылась?
— Да вот привела себя в порядок! — ответила та, вытирая лицо.
— А ревела почему? Что случилось?
Райка растерялась от прямого вопроса. И ответила, угнув голову:
— Да так… Мелкие неприятности…
— Я смогу помочь? — спросила старуха.
— Не знаю. Хотела с подругами поговорить, а их теперь нет. Может, что-нибудь подсказали б, — вхлипнула баба.
