Он ничуть не удивился, увидев темные окна. Дернул дверь. И только тут приметил, что она забита крест-накрест.
— И кудай-то лешак подевалси? Ай в село навовси переехал? Верно, Авдотья уломала, — почесал затылок лесник. — И ни упридил мине про задумку. Ай, Акимыч, отрекси, позабыл!
Но вдруг как будто кто толкнул его в спину. Он оглянулся и увидел могилу, крест…
Макарыч вначале глазам не поверил. Ведь вот привидится: могилы тут и в помине не было! Откуда она взялась? Лесник осторожно пошел к ней. В душе нарастала тревога.
На осевшем по весне бугорке лежала знакомая ветхая шапка. Макарыч оголил голову. Встал на колени. Долго смотрел на последний приют друга.
— Прости мине, олуха! Прости, што в смертный час одново тибе оставил. В чужие руки судьбину твою горькаю переверил. — Лесник повернул лицо к темнеющему небу: — Единаво друга у мине отнял ты! А за што? Я грешнай! Пошто ен помер? Ить зла никому не причинил. Нравом кроток был.
Добра столь изделал. За то лишь горе познал. По- божьи ли эдакое?
Макарыч долго сидел, обняв изголовье могилы.
Вот и все. Нет у него на свете никого, кроме Марьи. Как же так с Акимычем-то? Обида грызла лесника. Все видел он его живым. Сердитым, задумчивым, веселым. Мертвым лишь представить не мог.
Утром, прощаясь с могилой, встал Макарыч, перекрестил бугорок. Взял с него горсть холодной земли и, завернув ее в платок, спрятал за пазуху.
— Земля тибе пухом, вечная тибе память. Спи спокойно. Верно, мой век тож не долог. Прими тады не отворотясь, — поклонился могиле лесник.
Всю дорогу до самого дома Макарыча бил озноб. Он не знал, не ведал, как кричало посеревшее в горе его лицо. Как сдавший за эту ночь, он и сам походил на древнего старика. Не видел ничего вокруг. Часто закрывал лицо руками, что-то шептал. Ругал кого-то. Проклинал неверную судьбу, что дарит Бог без разбору людям. Обижая одних ни про что. Награждая других безмерно и не к месту.
— Лишь на суде твоем все равны станем. Сам поймешь, каво обшел, каво лихом без меры дарил. Нешто Акимыч заслужил судьбу полыннаю? Ить радостев ен в жисть не видывал. А к погибели едины кручины ты послал старому, — упрекал Макарыч Бога.
Внезапно он оглянулся, почуяв, что за телегой бежит кто-то. И вскрикнул от удивления. Черная, худая, бежала по дороге, высунув язык, собачонка Акимыча. В прошлый приезд старик сказал, что загуляла она, а может, сгинула где. Тут же, едва живая, она изо всех сил пыталась не отстать от телеги.
Макарыч осадил коня. Шельма, поняв, запрыгнула в телегу. Прижалась к леснику. Заскулила, спрятав морду в ладонь Макарыча.
— Осиротели мы с тобой.
Собака подняла на лесника мокрые глаза. Снова зарылась к нему в руку. Ее тоже трясло.
— Не голоси теперича. Живова ево судьбина не пожалела. Отшедшему ничьей жали не надобно.
Макарыч все погонял коня. Проехал село рысью: торопился домой.
Марья топила печь. Услышав скрип телеги, засеменила навстречу.
— Примай постояльца. Память Акимычеву.
— ?..
— Помер ен.
Марья охнула, схватилась за сердце. Макарыч испуганно выскочил из телеги.
— Мать, голубка моя! Ты-то хочь мине пожалкуй. Не изводись. На што нынче убиватца? Усе там будем. Ты про сибе подумай. Поберегись. Кабы возвернуть старова мог…
— Когда он кончился?
— Не ведаю. К могиле ужо поспел. Она осела. Знать, по зиме погребли.
— Ох, горюшко. Помяни его сегодня.
— Я ж поехал про победу ему просказать. Война-то покончилась.
— Слава тебе, Господи.
— Обрадовать хотел, ан припоздал.
— Не твоя то вина, отец. Судьба все.
— Планида у Акимыча и впрямь сиротская.
— То верно…
Макарыч отвел коня в сарай. И, кликнув Шельму, вошел в зимовье. Перекрестившись на образа, к столу сел. Вздохнул, будто с возвращением в дом снял с плеч тяжелую ношу. Он мысленно здоровался с каждым углом. С каждой половицей.
Марья торопливо накрывала на стол.
— Сядь, Марьюшка, хочь по гляну на тибе. Побудь вот так спокойно. Не тормошись, — удерживал жену Макарыч.
А когда выпил лесник за упокой души Акимыча, снова погрустнел.
— От Кольки ничево не было? — пыталась растормошить Марья мужа.
— К Акимычу ехал вон, получил: «Живой, здравай, вышли денег». И все. Денег послал, отписывать не схотелось, — не сумел умолчать Макарыч. Женщина вздохнула. — В обрат кады ехал, на пошту не свернул. Привезуть, ежли ишо чево пришлеть.
— Сам хоть бы приехал. Глянуть бы.
— Схочит — приедит. Нет — Бог с им.
— Могилу деда наведал бы.
— Ево туды не заташшишь.
— ?..
— Живова не почитал. Осрамил. Мертвай Кольке и вовсе не надобен.
— Может, сговорим?
— Не стоит Акимыча гневить. Силком на погост не возют.
— Душа же должна в нем быть. Дед же, что ни говори.
— У всех душа, да у кажнова со свово конца. Мерекаю, в той науке Колька вконец сбалуетца. Ну да бес с им. Подмогать ему буду, сколь сил моих достанит. Но, чую, бесово в ем нутро. Не Акимычево.
— Я тебе об этом говорила.
— Про деньгу стребовал, про деда запамятовал. Да вно заведомо схоронил.
— То из-за отца Колька таким уродился, — выдохнула Марья.
Лесник лишь рукой махнул безнадежно.
А через несколько дней они оба ушли в тайгу. Макарыч постепенно приучал к ней жену. В глухомань не вел. Отсаживали молодь неподалеку от зимовья. Очищали участок от коряг, пней, сухостоя. Вдвоем у них все ладилось быстро. За месяц управились. Осталась лишь речка. Ее надо было освободить от заторов, чтоб рыба на нерест спокойно шла. Лесник было решил сам с этим управиться. Но Марья не согласилась остаться в одиночестве.
Прошли еще две недели. Марья с мужем решили возвращаться поутру домой. И не торопились.
Лесник поймал на уху хариусов. Марья костер поддерживала. Готовила к ночлегу шалаш. Макарыч почистил рыбу, бросил в котелок и, сев у огня, грелся.
— Об такой жисти не мыслил я на каторге. Выпало, сядим миром мужичьим и кажнай про свою задумку сказываит. Как наперед на воле жисть начнет. Книжник, тот все про науку буровил. А ишо про жратву. Загранишнаю. С кандибобирами. Как зачнет, пес, про хранцузкую жратву молоть, у нас аж слюни до колен бегли. А в брюхи кошки по-скорбному выли. Книжнику што? В ем спина с животом давно срослись. Нам-то како было? По ночам всякие марципаны да птичье мо локо снились. А другой был с хмельнова краю. Все про вино ихнее трепалси. Мол, в жару ево заместо воды там хле щ уть. С самово мальства. Потом в их живуть подолгу.
