— Как вам удалось их остановить? — приходил в себя водитель.
— Все просто. Я никому не грожу скрутить шею, как вы. Даже о рации забыли. Просто сказал, где работаю и какие у них будут неприятности. Как видите, подействовало, — ответил Шакал.
Пристыженный водитель умолк надолго. До самого Симферополя.
Лишь въехав в город спросил:
— А вы почему о них не сообщили по рации? Своим! Чекисты их живо скрутили б.
— Эта работа милиции. Она не входит в нашу компетенцию. У каждого свои права и обязанности! Да и с чего вы взяли, что мы чекисты? — усмехался Шакал. И до самого аэропорта хранил молчание.
Водитель наотрез отказался взять деньги за дорогу, сказав, что обязан жизнью нынешним пассажирам.
Капка не испугалась встречи на дороге. Она не хотела одного, чтобы кто-то из троих болванов пустил «маслину» в затылок фартовым, когда водитель пытался смыться от стопорил.
Она грустила всю дорогу, что море для нее стало коротким, чудесным сном. И вряд ли ей удастся скоро увидеть его вновь.
Задрыга спокойно вошла в самолет, словно много раз летала на таком же. Она смотрела в иллюминатор, не поворачивая головы к Шакалу. Девчонка тогда впервые пожалела, что не живет как все обычной жизнью и простыми бесхитростными заботами. Она поняла, что при мешках денег можно быть несчастной.
Иначе отчего скатились по щекам скупые слезинки? А может, это море брызнуло на них с волос последние не высохшие капли?..
Шакал сидел рядом и не беспокоил, не отвлекал дочь. Понимал ее состояние и обиду.
— Ростов! — объявила стюардесса, когда Задрыга, незаметно задремав, припала к плечу пахана.
Девчонка резко отпрянула, давая понять, что примирение между ними еще не состоялось.
— Обязанники мы твои, за псину. Уж очень вовремя ты се с цепи отпустила. Те пять минут спасли всех нас, — прижал к себе Капку. Та любила такие слова, смягчилась, забыла обиду и спросила:
— Ты видел, как морда у хозяйки вытянулась, когда она увидела Глыбу в маскараде? У нее зубы на сиськах висели. Она даже трехать не могла. Жопой выдавилась из комнаты и все башкой крутила, уж не привиделось ли ей?
— Если б ты не шарахнулась в обморок, пришлось бы нам кисло. В других майданах груз кропленый. Его не покажешь. Кайфово, что ты вовремя доперла! Отбила всякую охоту к проверке. Да и не ко времени, стыдно ее проводить в такой ситуации, — трепал дочь по плечу. Та блаженствовала, сам пахан в чести держит. А такое дорого стоит. Это Задрыга знала. Шакал не любил хвалить и хвалиться. Он отмечал достоинства кентов и молча поощрял их.
На слова был скуп. Ценил их выше башлей и рыжухи. Это знали все законники Черной совы.
Капка, как и вся малина, видела, провожая своих недолгих постояльцев, вышла за калитку недавняя хозяйка. По деревенской привычке держала в карманах передника грубые красные руки. В. правой сжимала полусотку. Разменял для бабы Шакал на выносном базаре у торговки стольник. Заплатил за проживание щедро, по-царски. Бабе, ох, как не хотелось расставаться с такими постояльцами. Мужики они или бабы, или все вместе, чего не случается с людьми, хорошо заплатили ей. Хозяину бутылку коньяка подарили. Сыщи теперь таких отдыхающих? Эх, если бы не соседи треклятые! Спугнули людей, обидели. А все черная зависть на чужые доходы. Она осечку дала. Да глупый бабий язык, обидевший подозрением порядочных людей. Перед ними даже милиция извинилась за беспокойство. Нет, надо отгородиться глухим забором от соседей, — решила баба. Но всего этого не узнали и не услышали фартовые. Они сказали, что едут отдыхать в другое место, более цивилизованное, культурное.
Задрыга успела услышать такое. Ей вовсе не хотелось в шумные многолюдные города, где людей больше, чем капель у дождя. Где злые, равнодушные, плачущие лица встречаются чаще улыбающихся.
— Эй, Задрыга! Хиляй буром! Чего плетешься, как обоссанный хвост? — подбодрил девчонку Боцман, Та
вспомнила, куда и зачем они прилетели — заторопилась к выходу.
Капка слышала о Ростове много, еще от Сивуча. Старый законник, вспоминая этот город, даже глаза закатывал от блаженства. Называл его уважительно, не иначе как папой… И причмокивал, словно там ему жилось, как мухе в медовой банке. А начинал вспоминать, так даже у пацанов шерсть дыбом становилась от страха. Одни поножовщины и кровь, водка и бабы, менты и стрельба. Это Сивуч называл ласково — фартовой судьбой.
— Ростов — большая малина! Это фартовый город! Там проходили сходки законников и разборки с непокладистыми паханами малин! Там принимали «в закон» и выводили из него. Там делили территории и назначали паханов. Там была негласная воровская столица — рай для фартовых, ад — для мусоров. Там дружба с законником держалась в чести у горожан, какие шли к ворам со своими заботами, прося их помощи и защиты.
В Ростов никто не попадал случайно — сам по себе. И не покидал его без ведома и требования фартовых, державших в своих жестких клешнях даже городскую элиту.
— В Ростове не зевай! Всякий шаг — проверка! Там видят все и всех! — предупреждал Сивуч, и Задрыга вспоминала все, чему училась долгие годы.
— Каждый фартовый должен иметь третью руку! — вразумлял Сивуч.
Задрыга понимала, о чем говорил старик. Все законники Черной совы имели при себе «перья» и «пушки». Никогда, даже во сне не разлучались с ними. Фартового, если он бухой, могли разбудить два повода — свисток лягавого, и если кто- нибудь пытался прикоснуться к оружию. Любой законник тут же вскакивал на катушки, готовый к трамбованию целой кодлы. Оружие было вторым сердцем. Его берегли пуще головы, его украшали, о нем складывались песни, ему приписывались удачи или провалы. Оно было третьей рукой всякого вора.
На что угодно могли играть в очко или рамса — законники. На башли, на желание, закладывали барахло, проигрывали своих шестерок и сявок, но никогда на кон не ставили оружие. Законник скорее согласился бы остаться без ушей и пальцев на ногах, но не лишался «пера» и «пушки», считая западаю ставить на них даже в самой азартной игре.
Задрыге такое оружие пока не позволялось. Она еще не была принята в закон. В Черной сове его носили только фартовые.
Но… Задрыга, как и вся прочая воровская «зелень», могла выбрать что угодно, помимо «пера» и «пушки», какими научил ее прекрасно пользоваться старый Сивуч. Одни пацаны выбирали себе камень, обвязанный веревкой. И прекрасно им владели. Спицы и шилья — отточенные до идеального. Задрыга выбрала для начала велосипедную спицу. Отточила ее тоньше иглы и всегда держала за поясом.
Тяжело свыклась с нею. Несколько раз сама поранилась во сне. Спица казалась громоздкой и слишком опасной. И Капка присматривалась, какое оружие выбрать, — кого взять в кенты.
Она пыталась смастерить что-то из колючей проволоки, вязальных крючков. Испытывала их на бродячих собаках и кошках, какие завидев Задрыгу издалека, уносили от нее ноги с диким воем. Ее они считали отпетой живодеркой. Но Задрыгу не удовлетворяли испытания. И она снова что-то точила, выстругивала, примеряла, испытывала на очередной громадной псине и снова, вся искусанная, придумывала новое, пока не остановилась на своем. Обычная с виду хулиганская рогатка, из какой по настроению стреляла Капка деревянными, железными и даже костяными стрелами. Короткие и легкие, они всегда попадали прямо в цель. И причиняли жестокую боль.
