Не легче приходилось и начальнику милиции. Тот всю войну прошел разведчиком. А здесь оказался беспомощным.
В тот день, когда он буквально сбежал от ворот своего дома, Семен не считал себя в выигрыше. Он сидел в кабинете всю ночь, понимая, что на его жизнь началась охота по большому счету. Кто удачливее, тот живет.
Но даже если бы ему повезло, и в темноте он пристрелил бы кого-то, охота не прекратилась бы, она вышла за пределы всяких правил и стала б сущим наказанием.
Он, услышав чох, понял, его караулят. Ведь прохожих не было. В соседнем доме все спали. Да и не услышал бы он оттуда ничего. Вдобавок на его вопрос никто не ответил. Ослышаться он не мог. Да и в калитку входить не хотел почему-то. И на следующий день провел во дворе освещение. Вкрутил большую лампочку, выхватившую из темноты каждый угол. Теперь, прежде чем войти, спокойно оглядывал двор, открывал ворота, заводил машину в гараж. А вскоре и перед забором провел свет. Установил фонарь. И вся проезжая и пешеходная часть улицы перед домом были как на ладони.
Пять дней радовался человек, коря себя, что не додумался до этого раньше. А на шестой, подъехав к дому, остановился в страхе. Фонарь разбит кирпичом, вдребезги разлетелась лампочка во дворе.
Кому-то помешали, — вырвалось злое. Он вырвал пистолет из кобуры, обошел палисадник, двор, дом и гараж. Но ни одной живой души не встретил
Мать дома рассказала, что лампочку разбил из рогатки какой-то мальчишка. А на фонарь поспорила пьяная компания — кто попадет с первого раза. Она ругалась с алкашами, но те ей кинули трояк через забор и, обозвав грязно, пригрозили, если будет много кричать, оторвать башку, повесить ее вместо фонаря.
Утром Семен включил новые лампочки, а через два дня и они оказались разбитыми. Никто не увидел, кто был виновен
Семен включил еще. И вдруг услышал за спиною хриплый, едкий смех. Он оглянулся, посмотрел со столба вниз. По дороге, шатаясь, шел пьяный мужик, глянув на Семена, покрутил пальцем у виска и сказал заплетающимся языком:
— У мужиков на водку не хватает. А эти дураки деньги на ветер швыряют. Зачем на улице светить? Ты что? Киряешь здесь? Делишь на троих? Мне дай, я и впотьмах мимо рта не пронесу.
— Зато не заблудишься! — пытался отшутиться Семен.
— Добрым мужикам ночи бояться нечего. Их в любые ворота впустят. А гавно и днем заблудится. Ему свет не подмога, — усмехнулся алкаш и, шатаясь по сторонам, вскоре ушел, скрылся за поворотом.
— Оно и верно! С чего это я так дрожу? На войне, в лобовых атаках не боялся ничего. В судьбу верил. Коль суждено, выживу! А нет, все равно убьют, — решил, что больше не станет включать лампочки. И, чудо… Их перестали разбивать. Прошла неделя, вторая, их никто не трогал. Словно оставили человека в покое. Ни угроз, ни камней из-за углов.
— Может, уехали фартовые! Пролили реку крови и успокоились. Назначили нового маэстро. Тот, видно, приказал поберечь фартовые головы и покинуть Ростов. Вот и тихо стало, — приобретал уверенность Семен. Но об осторожности не забывал никогда.
…Капка за это время совсем выздоровела. Она уже вставала, ходила по комнате, к ней вернулись сон и аппетит. Задрыга теперь повеселела и снова хотела жить. Девчонка знала, что это время Шакал и Глыба были чем-то очень заняты. То один, то другой уходили на целый день. Возвращались поздно. Однажды она проснулась ночью. В хазе — никого, кроме нее. Задрыга поняла — ушли на дело. И ей стало не по себе.
— Не взяли меня! Не дождались! Не поверили! — чуть не плакала от досады Капка. И включив свет, решила дождаться кентов. Шел третий час ночи.
Глыба с Шакалом были далеко от хазы. Они не взяли Капку не потому, что не поверили. Не хотели рисковать ею еще раз. И дождавшись относительного выздоровления, когда она сможет перенести обратный путь без осложнений, пошли в дело, не сказав Задрыге ни слова, чтобы не огорчать, тихо исчезли в полночь.
В горотделе милиции везде горел свет. Шло совещание. Экстренное. Куда приехали даже из Москвы.
Фартовые усмехнулись, увидев скопление машин перед горотделом, их охранял целый наряд милиции.
— Затягивается сходка! — рассмеялся Шакал, кивнув на освещенные окна.
— Лишь бы наш лягавый там не откинулся, уж ему теперь вставят горящий чинарь! Кенты вякали, поводов хватает дозарезу! — ухмылялся Глыба.
Только к часу ночи увидели фартовые, как в окнах замелькали тени.
Милицейский наряд, охранявший машины, пошел на отдых, оставив двоих по посту. Едва они отвернулись, законники шмыгнули к машине Семена. Улица были пустынна. Никто, и оперативники не услышали, как бесшумно нырнули на заднее сиденье фартовые. Притихли, затаились.
— Я подвезу вас до дома! Садитесь! — услышал Шакал голос Семена и сжался в комок.
— Меня Илья подкинет! Мне с ним по дороге! Ты поезжай, Семен! Завтра все обговорим! — услышал сказанное в ответ.
Шакал перестал дышать, услышав, как повернулся ключ в дверце машины. Узкий луч фонаря скользнул по сиденью, панели.
Он видел, как хозяин сел в машину, завел ее. Стал выезжать осторожно, чтобы не зацепить соседние машины. Потом развернулся. И вдруг затормозил, открыл боковое стекло, долго говорил с дежурным по горотделу оперативником. Давал указания. Наговорившись вдоволь, закурил. Включил передачу. И тихо поехал по улицам города.
Шакал понемногу, неслышно, вылезал из своего укрытия, распрямлялся. Пахан не хотел спешить. Он ждал, когда машина свернет в последний темный проулок. До него уже рукой подать. Семен сворачирает. И заметив, что перед домом снова нет света, злобно выругался:
— Ну, блядво! Доберусь до вас! — донеслось до фартовых неожиданное.
И тут же горло Семена перехватила рука Шакала:
— Кому грозишь, падла? Твоя вонючая шкура не стоила гавна из-под маэстро! Ты замокрил его! Получай! — воткнул нож без промаха. Кровь брызнула фонтаном на руку.
— Дергался гад! Дышать хотел! — вытер нож Шакал, остановив машину неподалеку от дома. Выключил фары, заглушил машину. И вместе с Глыбой вскоре растворился в темноте.
Всю эту ночь на Ростов сыпал снег. Плотный, пушистый. Машину обнаружили лишь утром. Искать убийц было бесполезно. Все следы и запахи замело и спеленало могильным холодом. Да и кого искать…
Капка ждала недолго. Минут через двадцать открыл дверь пахан, вымыл руки, бросив через плечо короткое:
— Линяем!
Задрыга тихо взвизгнула от радости. Она мигом оделась. Покидала в сумку горсть барахлишка и через десяток минут была уже на вокзале. А вскоре ехала в поезде, в уютном, теплом купе.
Капка понимала: после ненавистного для нее Ростова они поедут в Минск. Иначе быть не может. Ведь на ее немой вопрос сам Шакал кивнул головой и сказал короткое:
— Ажур!
Других вопросов она не задавала. Понимала — не время и не место. Шакал не доверял вагонам. Тем более купированным,
