— А что ты возле магазина делал?
— Ссал! — ответил я лягавым и показал мокрые штаны.
— Зачем за дядьками побежал?
— Вас увидел! Меня бабка пугает, когда обоссусь, лягавого позвать, чтоб в тюрьму забрал. Вот и убегал. Но портки сломались. Помешали. Не то бы удрал. А если б не те дядьки, посрать успел, — рассмеялся Мишка и закончил:
— Испугались они, что я у них все остальное сделаю. Схватили меня за лямки и вышвырнули на улицу. Я как дернул оттуда, пятки в задницу влипали! — сознался Паленый.
Проснувшийся от хохота Глыба оглядел говоривших. Прислушался:
— У нас тут девчонка прикипелась. Навроде вашей. Такая же остромордая, страшненькая, как лешачка. Она приноровилась стремачить лесную деревню от лягавых. С утра зацепит корзинку — и поперлась в чащу, навроде в ягоды иль грибы. А то с «сидором» по хворост, коли зима на дворе. Вот так-то моталась по лесу. Сама, никто не гонял туда. И как-то раз, видим, нет ее. А уже темень наступила. Пошли шукать. Все тропки облазили, нет нигде. В ту пору менты нас в блокаду взяли. Подумалось, что выследили нашего заморыша и замели в лягашку. Да только наш Васек не поверил. И насмелился мусоровские посты прошмонать. Шмыгнул в ночь. Вернулся вместе с Ганусей. Хохочут оба, аж уссываются. Ну а потом поведали про все. Ганка налетела на засаду лягашей. Те ее схватили. Ну и давай выжимать с девчушки, чья да откуда будешь? Она внучкой лесника прикинулась. Менты велели показать зимовье. Она повела их. По болотам. Поглубже в чащу, где ей все тропки и стежки наскрозь ведомы. Ну где дитя, а где боров лягавый? Ганка, как пушинка, с кочки на кочку прыгает, а лягавый ступил — и по яйцы в трясину. Гануська опять скок. Второй мент — по пояс. Так-то и завела в непролазную трясину. Последний лягавый поздно спохватился и допер. Давай с нагана по девчухе палить. А она за кочку легла. И ждет, когда он утопится. До темна тот выползти пытался. Звал на помощь, кричал. Да кто откликнется, кто спасет лягавого? Хотя второй раз он чуть не вылез. Немного оставалось. Но тьма помешала. Немного в сторону взял. Там и загинул. А Ганка выскочила и уже верталась к нам. Васек ее на полпути встретил. И вот тут- то слышут, как лягавые чащу обыскивают, пропавших ментов кличут. Да только поздно хватились. А Ганке понравилось. После того многих она в топь увела.
— А где же она теперь канает? — не выдержала Задрыга.
— С кентами фартует. Как пронюхали законники, сколько лягавых она угробила, аж зашлись от радости. Уломали девчуху. Увели с собой. С год тому прошел. Сказывали, знатной воровкой стала! Да и то сказать правду, если привыкнешь к ней, то ништяк. Но коли нежданно на нее глянет кто, не то обсерется, сдохнет в раз. И стрелять не надо, — закашлялся рассказчик.
— Чего же те лягавые не сдохли? Пришлось ей их в болото тащить? — напомнила Капка зло.
— Они в харю ей не глянули. Иначе, все околели бы!
— Но ведь изрослась наша Ганка! Так все фартовые говорят. На хороших харчах выправилась. Рожица стала круглой. И все другое. Сказывали, кралей становится. Из лягушонка — в королевы израстает. Только ни к чему ей краса при такой судьбине. Чем страшней, тем дольше живет. Ведомо, что недолог век у красивых, — вздохнула Олеся.
— Что-то я ничего о такой не слышал, — удивился Мишка.
— Ее под мальчишку одевают, чтоб никто не пронюхал. Как слыхали, в опасные дела — не берут девчонку.
— А разве неопасные бывают? — изумился Глыба и недоверчиво покачал круглой таловой.
— То нам неведомо! — сознался мужик и встал кряхтя, заметив паханов, выходивших из боковой двери.
Шакал только подсел к своим, как в землянку вошли трое лесных братьев. Оглядев гостей, обратились к Деду:
— Не все успели сделать, как ты велел. Лягавые возникли. Целая дрезина. С овчарками. В лес погнали. Но болото застопорило. Не сунулись. Четверых закопали в чаще. Охранников не взяли. Пусть менты для них пашут. Кентов не всех собрали. Троих еще, сами видели, лягавые на дрезине увезли. Но один охранник — живой остался. Все руками махал, показывал на полотно, матерился. Кулаками тряс перед лесом, обещался наизнанку вывернуть, сыскать бандитов. Ну лягавые, как мы слыхали, хотят поенных охомутать. Чтоб те с вертолетами помогли прочесать лес. Там не только менты были. А и чекисты. Эти молчали. Все оглядывали лес и болото. Сдается, что эти не без головы в чащу полезут.
— У них рации были. С кем-то переговаривались. Мы слыхали.
— Надо наших предупредить, чтоб сторожко держались, костров не жгли, на поляны, в открытые места не лезли. И в село чтоб не совались.
— Мы уже вякнули. Стремачам. Те всем передадут. Подходы к ним укрепить надо. Но это, ты, пахан, вели. Нас не послушают…
Шакал внимательно слушал рассказ лесных братьев. Думал о споем. И оглядев Глыбу и Мишку, сказал тихо, словно самому себе:
— Тянуть не будем. Линять надо. С ментами можно помахаться. С чекистами — опасно! Они, если не нас, то всех мужиков здесь переловят. А уж какую разборку проведут, ни одной малине и не снилось… Слыхал я о них. В зонах. Вся Колыма их клешни помнит и стонет до сих пор. Нам на такое лучше не нарываться…
Глыба с Мишкой молча перетянулись.
— Теперь уж тормози! Куда смоешься? Обложат засадами, как волков. Они уже в кольцо взяли. Проческу утворят, это верняк. Но отобьемся. Не впервой! Пока навар свой притырьте понадежнее. На случай шухера. И коли закрутятся «вертушки» над нами, приморимся в землянках не дыша. Подходы сюда заминируем. Просто так нас не сгребут. Кровями зальются! Мне хоть лягавые, хоть чекисты или солдаты, едино кого гробить! — говорил Дед. И, помолчав, продолжил:
— Одно худо, кент! Фартовать тебе стало не с кем! Малина твоя малая. Свежаки нужны. Если кого из моих присмотришь, потрехаем. Имеются у нас фартовые. Те, кто из зон слиняли, в бега. К нам приклеились. Совсем дохляками возникли. Да теперь выходились. Поглянешь, авось, сгодятся тебе. У меня они маются, тоскуют по фарту. Им дела надобны. Другие — не наши. Погляди, авось подойдут…
— Теперь не до жиру, не до выбора! Файно, что не жмешься, сам предложил кентов. Дай потрехать с ними. Коли сфалую кого, с тобой уладим, — пообещал Шакал Деду. И вскоре в землянку вошли трое кентов. Они много слышали о Черной сове. О ее пахане и кентах по всем зонам легенды ходили. Потому их уговаривать не стоило. А о них Шакал решил узнать все и спрашивал каждого — с кем фартовал, законник ли, давно ли фартует, сколько ходок отмотал, где и с кем? У кого из паханов морились в малинах, какие имели доли в общаках, получали ль грев? За что тянули ходки? На чем попухли? Сколько раз линяли в бега, в каких местах фартовали?
Паленый, Глыба и Задрыга внимательно слушали кентов.
Ведь с ними вместе фартовать придется. Много или мало, но от каждого зависит жизнь всех. И не только жизнь…
— Кликух у меня много было, — говорил один из фартовых.
Белобрысый, с потными косицами волос на лбу. Лицо серое, землистое, губы узкие, синие. Рот запавший. Сразу было видно — болел цингой. Глаза сидели глубоко, будто из затылка смотрели на собеседников. И голос глухой, словно из могилы доносился:
